Наконец женщины вышли, продолжая хихикать и болтать овесельчаке Фрэде, и зашагали по тропе так близко, что бедра их терлись, а плечисоприкасались. Норману понадобилась вся сила воли, чтобы сдержаться и неброситься за ними, схватить их безмозглые головы — ладонями за затылки — итреснуть лбами, чтобы они взорвались, как два бильярдных шара, наполненныхтринитротолуолом.

— Не надо, — прошептал он, призывая себя к спокойствию. Потстекал по его лицу крупными прозрачными каплями и выступал на гладкой кожебритого черепа. — Не надо, только не сейчас, ради Христа, не упустивозможность. — Он весь дрожал, головная боль вернулась и разгулялась в полнуюсилу, стуча изнутри в черепе, словно мощный кулак. Яркие зигзагообразные линииметались на периферии его поля зрения, из носа потекло.

Следующая показавшаяся из еловой рощицы женщина была одна, иНорман узнал ее — копна седых волос на макушке, уродливо вздувшиеся варикозныевены на ногах. Старушка, угостившая его йогуртом.

«Теперь настала моя очередь угостить тебя, — подумал он,напрягаясь в своем укрытии. — У меня приготовлен леденец для тебя, и, если я неполучу те ответы, которые мне требуются, ты слопаешь его весь до последнегокусочка».

Затем появилась еще одна женщина. И ее Норман тоже видел —жирная черномазая свинья в красном сарафане, та, которая обернулась и слюбопытством посмотрела на него, когда его окликнул продавец билетов из будки.И снова в голове промелькнуло

ощущение, будто она откуда-то знакома ему — как имя,назойливо танцующее на кончике языка и прячущееся каждый раз, когда собираешьсяпроизнести его вслух. Если бы только не головная боль…

Черномазая по-прежнему таскала с собой сумку, по размерамзаслуживающую названия чемодана, и сейчас, открыв замок, принялась копаться вней.

«Что ты там ищешь, пышка? — подумал Норман. — Плиткушоколада? Кремовое пирожное? Или…»

И вдруг до него дошло: он читал о ней в библиотеке, вгазетной статье, рассказывавшей о «Дочерях и сестрах». Там имелся и снимок,изображавший ее в паралитической позе каратиста, хотя она больше напоминалабольшегрузный трейлер, нежели Брюса Ли. Да, это именно та сучка, котораязаявила репортеру, что мужчины не являются их врагами… «но, если они бьют нас,мы наносим ответный удар» или что-то подобное, фамилию он забыл, однако имясохранилось в памяти.

«Проваливай отсюда, Герти», — обратился он мысленно кженщине в красном сарафане. Его руки плотно сжались в кулаки, ногти впились вмякоть ладоней. Но она не ушла.

— Дана! — окликнула она седую старуху. — Дана, погодиминутку!

Седоволосая женщина повернулась и направилась к толстой,которая действительно смахивала на одетый в женское платье промышленныйрефрижератор. Он проводил взглядом седоволосую, которая скрылась вслед заГрязной Герти в рощице. Перед тем, как они исчезли, Норман заметил, что Гертипоказала своей подруге что-то, похожее на клочок бумаги.

Норман утер рукавом пот со лба, дожидаясь, пока Даназакончит разговор с Герт и спустится к туалету. За еловой рощицей в зоне дляпикников гости «Дочерей и сестер» расправлялись с десертом, а когда онизакончат, поток желающих воспользоваться туалетом превратится в потоп. Еслифортуна не повернется к нему лицом, притом в ближайшее время, из его затеи ничегоне выйдет.

— Ну давай же, давай, — пробормотал Норман, и, словно вответ на его мольбы, новая женщина появилась из-за деревьев и направилась ккирпичному строению. Это была не Герт и не Дана, угостившая его йогуртом,однако Норман все же узнал ее — одна из двух шлюх, копавшихся в огороде в тотдень, когда он осматривал дом «Дочерей и сестер». Шлюха с разноцветнымиволосами рок-звезды. Та, которая нахально помахала ему рукой.

«И напугала меня до полусмерти, — припомнил он, — но будетсправедливым ответить любезностью на любезность. Ползи сюда, стерва. Иди комне, иди к папочке».

Норман почувствовал, как все его тело напряглось, мышцызатвердели, словно камень, от головной боли не осталось и следа. Он стоялнеподвижно, будто статуя, выглядывая одним глазом из-за угла кирпичного зданиятуалета, моля Бога, чтобы Герт не вздумалось вернуться в самый неподходящиймомент, умоляя девушку с зелено-оранжевыми волосами не передумать. Никто невышел из еловой рощи, девушка со светофорной копной волос приближалась. МиссПанки-Роки-Кожа-да-Кости, загляни ко мне на минутку, сказал паук мухе, и вотона совсем рядом, она тянется к дверной ручке, но дверь не открывается, потомучто рука Нормана опускается на хрупкое запястье Синтии прежде, чем она успеваетдотронуться до ручки.

Она смотрит на него округлившимися от неожиданности и страхаглазами.

— Иди-ка сюда, крошка, — говорит он, волоча ее за собой. —Иди сюда, за уголок, я хочу поговорить с тобой. Я хочу поговорить с тобойначистоту.

12

Герт Киншоу спешила в туалет, едва сдерживаясь, чтобы неперейти на бег, когда — чудо из чудес! — заметила впереди женщину, которуюискала. Она немедленно раскрыла свою вместительную сумку и принялась рыться вней в поисках фотографии.

— Дана! — окликнула она женщину. — Дана, погоди минутку!

Дана остановилась, повернулась и подошла к ней.

— Я ищу Кэти Спарк, — сказала она. — Ты случайно не виделаее?

— Она там, развлекается на площадке для игры в подковки. —Герт махнула рукой в сторону пикника. — По крайней мере, была там две минутыназад.

— Отлично! — Дана тут же пошла в указанном направлении. Гертбросила короткий жаждущий взгляд на туалет, затем решила, что мочевой пузырьможет потерпеть еще немного и догнала седую женщину. — Я боялась, что у нееопять начался приступ паники и она смоталась отсюда, — объяснила Дана. — Тызнаешь, с ней такое бывает.

— Угу, — кивнула Герт. Перед еловой рощицей она показалаДане переданную по факсу фотографию. Та с любопытством взглянула наизображенного на ней мужчину. Она впервые видела Нормана, потому что неявлялась ни обитательницей, ни сотрудницей «Дочерей и сестер». Дана работалапсихиатром, оказывая время от времени бесплатные услуги женщинам из «Дочерей исестер», и жила в Кресент-Хайтсе с приятным вежливым мужем и тремя милыминормальными детьми.

— Кто это? — поинтересовалась Дана. Прежде чем Герт успелаответить, мимо них прошла Синтия. Как всегда, даже несмотря на напряженностьситуации, вид ее сумасшедшей прически вызвал у Герт улыбку.

— Эй, Герт, мне нравится твой сарафан! — бодро приветствовалаее Синтия. Фраза отнюдь не представляла собой комплимент, являясь своеобразнымсинтиизмом — речевым оборотом, характерным для девушки.

— Спасибо. А мне нравятся твои шорты. Только я думаю, чтоесли постараться, можно разыскать такие, из которых ягодицы будут выглядыватьеще сильнее.