В мастерской Тутмоса уже были уложены подушки, чтобы Нефертити могла сесть. Для меня было поставлено кресло с подлокотниками. Тутмос низко поклонился вошедшей Нефертити:

— Фараон Нефернеферуатон-Нефертити…

Сестра, заслышав свой новый титул, улыбнулась.

— Я хочу бюст, — сообщила она скульптору. — С пекторалью и короной.

— С атакующей коброй.

Тутмос одобрительно кивнул и подошел поближе, разглядеть сверкающие рубины, что служили змее глазами. Нефертити уселась чуть повыше.

— Я сделаю этот бюст из известняка! — объявил он.

Я встала, собираясь уйти, но Нефертити воскликнула:

— Не уходи! Я хочу, чтобы ты это видела!

И мы провели всю вторую половину дня в мастерской. Мои воспоминания о величайшем в истории дурбаре полны картинами выпивки и танцев, но отчетливее всего в моей памяти отпечаталась Нефертити, восседающая посреди моря подушек. Кораллы и бирюза ее золотой пекторали блестели под лучами закатного солнца, а глаза ее напоминали обсидиановые озера. Лицо сестры было исполнено безмятежности. Нефертити наконец-то была уверена в том, что ее никогда не покинут, что посох и цеп фараона означают для нее вечную память.

Шестой день дурбара

Шакалоголовый бог обрушился на Египет, когда простолюдины еще плясали на улицах, а сановники веселились во дворце. Сперва он крался по ночным переулкам, хватая рабочих фараоновой гробницы, а потом осмелел и явился в пекарский квартал посреди бела дня. Когда паника наконец-то докатилась до дворца, уже никто в Амарне не смог бы отрицать того, что видел.

Анубис явился с Черной смертью в зубах.

В шестой день дурбара отец вошел в Зал приемов, чтобы сообщить фараону эту новость. В открытых двориках, глядящих на реку, все еще танцевали.

— Ваше величество, — произнес отец, и лицо его было столь серьезно, что смеявшаяся Нефертити осеклась.

— Слушаю тебя. — Эхнатон широко улыбнулся. — В чем дело, визирь?

Отец остался все так же серьезен.

— Ваше величество, мне сообщили, что в рабочих районах появилась чума.

Эхнатон бросил взгляд на Нефертити и прошипел:

— Это невозможно! Мы пожертвовали Атону двести быков!

— И уже одиннадцать рабочих, трудившихся на постройке гробницы, умерло.

Несколько сановников попятились прочь от помоста, а Нефертити прошептала:

— Должно быть, это хетты.

— Ваше величество, я предлагаю вам перебраться на карантин в Северный дворец.

— Во дворец второй жены?! — воскликнула Нефертити.

— Нет. Мы останемся здесь, — решительно заявил Эхнатон.

Он оглядел Зал приемов. Придворные застыли в ужасе перед чумой. В соседних покоях еще играла музыка, но женский смех стих.

— Ваше величество, — перебил его отец. — Прошу, подумайте, мудро ли оставаться в этом дворце? По крайней мере, хеттов нужно изолировать от всех. Всех, явившихся с севера, нужно отослать…

— Никто никого никуда не будет отсылать! — рявкнул фараон. — Дурбар еще не окончен!

Теперь даже музыканты остановились. Эхнатон повернулся к ним и велел:

— Продолжайте играть!

Они тут же затянули какую-то мелодию, а Панахеси быстро подошел к помосту. Я даже не заметила, откуда он взялся.

— Мы можем провести в храме особое жертвоприношение, — предложил он.

Эхнатон, пренебрежительно отвернувшись от отца, улыбнулся Панахеси:

— Прекрасно. И Атон защитит город.

— Но заприте городские ворота! — взмолился отец. — Пускай никто не входит и не выходит!

— Да, ворота нужно запереть, — согласилась Нефертити.

— Чтобы наши гости подумали, что здесь чума?

— Они и так вскоре узнают об этом, — негромко произнес отец. — Зараза уже появилась в квартале пекарей.

На миг все в ужасе смолкли, а затем сановники заговорили все разом. Придворные прихлынули к помосту, желая знать, что делать и куда идти. Эхнатон поднялся с трона, а отец собрал нашу семью — Тийю, мою мать и Нефертити.

— Разойдитесь по своим покоям, — велел отец придворным. — Сидите там и не выходите.

— Здесь фараон я, и никто не пойдет в свои покои!

Но Нефертити воспротивилась:

— Делайте, как сказал визирь!

Вся наша семья ринулась прочь, и даже шаги Тийи были поспешны. Мы свернули в коридор, ведущий к царским покоям, но тут Эхнатон отказался идти дальше.

— Нам следует подготовиться к сегодняшнему вечеру!

Нефертити впала в бешенство, и я поняла, что ее трясет от страха.

— Тут чума на дворе, а ты хочешь готовиться к пиру?! Мы же не знаем, кто уже болен! Это может быть вся Амарна!

— И что, мы позволим нашим врагам увидеть нас слабыми? — возмутился в ответ Эхнатон. — Чтобы они увидели, как неприятности испортили нам празднество?

Нефертити не ответила.

— Тогда я сам приготовлюсь к празднеству, и никто не сможет забыть, для чего они собрались здесь. Ради славы Атона. Вот что войдет в историю!

Нефертити посмотрела вслед мужу, кинувшемуся в Большой зал, а мне вспомнилось, как много лет назад мы плыли на лодке и как отец сказал: «Он ненадежен». Сестра посмотрела на собственные резные изображения и изображения ее семьи, и глаза ее наполнились слезами.

— А ведь это должен был быть великолепный праздник…

— Ты пригласила хеттов, хотя знала, что у них зараза, — напомнила ей я.

— А что мне было делать? — огрызнулась Нефертити. — Разве его остановишь?

— Ты тоже этого хотела.

Нефертити покачала головой. Это в равной мере можно было понимать и как «да», и как «нет».

— Люди будут винить нас, — сказала она, когда мы дошли до ее покоев. — Они будут винить нашу преданность Атону.

Нефертити закрыла глаза, уже понимая, что за трагедия разворачивается сейчас на улицах Амарны и по всему царству.

— А вдруг чума доберется до дворца? — спросила она. — Вдруг она уничтожит все, что мы создали?

Я подумала об Ипу: она как-то упомянула, что ее отец использовал мяту, чтобы отгонять крыс от погреба, и что ни один из его работников не умер от чумы.

— Используй мяту, — сказала я ей. — Мяту и руту. Повесь ее себе на шею и на все двери.

— Тебе следовало бы уехать, Мутноджмет. Ты беременна. — Нефертити захлебнулась слезами. — А ты так хотела ребенка!