Ускоряюсь. Двести пятьдесят g. Боже мой, это много. Границы моей неоднородности пылают, как здоровенный астероид на входе в атмосферу. Круто!

Этот курс проведет меня на равном расстоянии между тремя кораблями оликсов. Активирую свои квант–варьирующие торпеды, нагрузив их данными о цели и вариантами действий на тот маловероятный случай, если они наткнутся на встречный огонь. Торпеды уходят, ускоряясь на пятьсот g. На такой дистанции летного времени им меньше секунды.

Я точно рассчитал. Корабли Решения отреагировать не успели. Вот вам клеточный процессор против фотонного.

Торпеды включают квант–варьирующие боеголовки, искажая стабильность пространства–времени на сто километров кругом. Быстродействие моего процессора позволяет отследить происходящее, но единое сознание Решателя так и не узнает, что его убило. Можете считать это милосердием.

Атомы, составляющие корабли Решения, претерпевают странные алхимические превращения. Масса беспорядочно мечется между твердым, жидким и газообразным состояниями. Мгновенная утрата межъядерных взаимодействий разваливает корабли на облачка разрозненных молекул, терзаемых рудиментарной энергией.

Я уже проскочил между остаточными туманностями. Переключаюсь с ускорения на торможение и по кривой направляюсь к ковчегу.

Три минуты — для космической войны это долго. Но я уже захожу на рандеву с этим громилой. Просматриваю его, проверяя, не затаились ли внутри другие корабли Решения.

Чисто.

Генератор червоточины у них отключен. В мусоре, вылетающем из кратеров, попадаются сгустки органики: растения, клетки оликсов и даже несколько разорванных взрывной декомпрессией квинт улетают к равнодушным звездам.

У меня имеется пять сотен автодесантников — что–то вроде боевых дронов человечества, только много выше по технологии вооружения. Они загонят и перебьют все выжившие на ковчеге квинты, оставив нам крупную головную боль — что делать с коконами. Но прежде я высылаю на ковчег пять ментальных субсекций. Можете смеяться — или радоваться, в зависимости от вашего чувства юмора: они представляют собой удлиненные тела размером с человека. Проскочив по коридорам, они спешат в большую камеру с генератором червоточины. Четыре подключаются к сети управления и приступают к извлечению. Единое сознание, разумеется, уже отдало команду «стереть все», но мои субсекции выполняют подробный квантовый анализ, воспроизводя прежние состояния электронов на каждом молекулярном соединении. Читать информацию для меня проще, чем книжку для дошкольников.

Оставшаяся субсекция ведет игру через нейронный вход. Нейрострата у ковчега мощная. Столько мыслей — и далеко не таких упорядоченных, как можно было ожидать. Напрасно оликсы бахвалятся: не так уж далеко они ушли от созданной эволюцией каши.

— Ну, привет, — говорю я.

— Кто ты? — спрашивает оно.

— Ты меня не знаешь. И это хорошо. И, пожалуйста, оставь попытки подсунуть мне нейровирус. Я тебе не отставший от времени неан.

— Твой разум тверд и светел. Как ты прекрасен! Присоединяйся к нам. Иди с нами к Богу у Конца Времен!

— Ох, дружище, этот крючок не ловит. И никогда не ловил. А уж теперь я об этом как следует позабочусь.

— Значит, человек. Продвинувшийся дальше, чем встречавшиеся нам группы исхода.

— Что, не подготовился? Не сочинил внушительного монолога? Ага, вижу: ты, прежде чем отключить червоточину, отправил обо мне сообщение.

— Анклав возликует, узнав о том, что есть существо такого масштаба.

— Только врать и умеешь. И, учти, никакого конца времен не будет. Теория циклической вселенной — полная фигня.

— Какой человеческий взгляд!

— А, ну да, взрыв имел место. А я вот как раз загрузил координаты вашего анклава. Нанесу вам визит.

— У меня есть для тебя сообщение.

— Знаю. Уже вытянул, прямо из глубины твоей святой души. «Принесите мне свои жизни вместе со всеми охреневшими последователями и тыды и тыды и тыпы».

— Оно пришло из будущего. Послано нам, потому что Бог знает, что наше странствие будет успешным, приведет нас к Нему. Ни ты, ни я не уйдем от божественного предназначения. Кольцо замкнуто и вечно.

— Хорошо поговорили. А теперь сдохни.

Два дня паника живущих под земными щитами выливалась в марши протеста, бунты и насилие. Все это было направлено на коконы — их большей частью сжигали, иногда рубили на куски, а иногда попросту сбрасывали с высоких зданий под ликующие вопли собравшихся на улице зрителей. Был установлен комендантский час, позже для самых агрессивных городов ввели закон военного времени, вовсе запрещающий выход на улицу.

Гвендолин следила за новостями кое–как, большей частью выходя на публичные каналы и более правдивые сообщения своего глобального политического комитета, а иногда разглядывая столбы дыма в неподвижном воздухе Лондона. Отрываясь от этих занятий, она помогала Горацио ухаживать за Криной. Безрезультатно, разумеется: они никак не могли прекратить процесс окукливания. К-клетки полностью завладели телом, перестроив его по устрашающе нечеловеческому плану. Но они хоть утешали ее как могли, когда она в эти мучительные двое суток изредка выплывала в сознание: успокаивали, заверяли, что свяжутся с ее родными, обещали, что после завершения процесса никто не потревожит ее кокона.

Эти разговоры давались Гвендолин достаточно тяжело: ей пришлось обратиться к глубочайшим резервам терпения и твердости — тем, что приберегались для самых дорогих из умирающих родственников. А эту женщину она знала не больше недели. Еще тяжелее было оттого, что Крина не испытывала боли. Луи, с которым Гвендолин изредка связывалась, подтвердил: первым делом кокон создает железу, выделяющую антидепрессант, так что жертва претерпевает изменение в неестественном спокойствии.

Под конец Гвендолин не выдержала и в последние часы оставила Горацио утешать Крину, как сумеет. А сама засела в полутемной гостиной, пила кофе с коньяком (не пожалев коньяка) и презирала себя за слабость. Не решалась выходить на новости, гоняла старые музыкальные записи и старалась ни о чем не думать — тем более о предстоящем выборе.

Лондон наконец успокоился. Из ее высоких окон виднелись лишь несколько пожаров. Власти понемногу восстанавливали контроль над улицами. Обсуждалось создание для коконов безопасных зон, где родственники смогут оставлять их под охраной. Она не слишком представляла, как это устроить, но инициативе аплодировала.

Где–то перед рассветом высветилась иконка Луи.

— Привет, мам, как ты там?

— Пьяная. Несчастная. Боюсь. Скажи еще раз — окукливание не заразно?

— Не заразно. Только если у тебя нет К-клеточных имплантов. Хотя на Земле были случаи, когда агенты оликсов обездвиживали людей нейроблокаторами, после чего вводили К-клетки в…