энергию направлю на то, чтобы обеспечить отцу самый сочувственный и милосердный переход в мир иной.

Где-то на третью неделю я приехал и, как обычно, чмокнул его в макушку. Я уселся на пол. По телевизору вещал Крис Куомо, но звук был выключен. Папуле становилось все труднее есть. Перед ним стоял нетронутый поднос с макаронами с сыром, тушеной говядиной и брокколи. Если уж папуля отказывается от макарон с сыром, ему, видать, действительно худо.

– Слушай, пап, – нервно сказал я. – Ты был молодцом.

– Когда это? – спросил он.

– Всю жизнь.

Кажется, он не ожидал такого услышать. Он затянулся своей сигаретой и повернулся обратно к телевизору. Похоже, он пока что не был готов об этом говорить. Зато я был.

– Я хочу сказать, что ты прожил прекрасную жизнь. И когда ты будешь готов уйти, я хочу, чтобы ты знал, что ты можешь идти. Ты вырастил меня хорошим человеком. Я справлюсь. Я позабочусь обо всех, кого ты любишь.

Папуля кивнул головой, не изменяя своей стойкости. Его глаза наполнились слезами, но он так и не отвел взгляда от экрана. Но я видел, что он меня услышал.

Его внутреннего солдата давно не стало.

Былому тирану теперь едва хватало сил держать в руках ложку. Он даже в туалет теперь ходил только с моей помощью. В последней попытке сохранить остатки своего боевого авторитета он подробно инструктировал меня: заблокировать колеса коляски, установить ее в точную позицию рядом с его креслом, аккуратно зафиксировать левую подножку, а правую оставить, чтобы он мог поставить на нее ногу, затем – чрезвычайно важно – поставить мое левое колено снаружи его правого колена, а мое правое колено между его ног, чтобы я мог спокойно поднять и переместить его, правой щекой к его щеке, сделать шаг назад, чтобы развернуться на сорок пять градусов и опустить его в коляску.

Как-то вечером, пока я аккуратно катил его из комнаты к туалету, мне в голову пришла шальная мысль. Наш путь проходил мимо лестницы. В детстве я всегда обещал себе, что однажды отомщу ему за маму. Что, когда я стану большим и сильным, когда я перестану быть трусом, я его одолею.

Я остановился возле лестницы.

Я мог бы столкнуть его вниз, и ничего мне за это не будет.

Я же Уилл Смит. Никто не поверит, что я нарочно убил своего отца.

Я один из лучших актеров в мире. Когда я буду вызывать скорую помощь, этот звонок будет достоин «Оскара».

Потом нахлынувшее чувство многолетней боли, злобы и обиды вновь отступило. Я покачал головой и покатил папулю дальше к туалету. Слава богу, о нас судят по поступкам, а не по внутренним вспышкам гнева, вызванного старыми травмами.

Я навещал его каждую неделю в течение следующих полутора месяцев. Есть нечто отрезвляющее в том, чтобы заглянуть в глаза человеку, который принял свою неминуемую смерть. Осознание смерти делает человека мудрее и заставляет забыть о пустяках. Необратимость придает каждому прожитому моменту великую важность. Каждое приветствие было как подарок с небес – нас обоих переполняла благодарность за возможность увидеться снова. А каждое прощание было идеальным и законченным, ведь мы прекрасно знали, что это может быть последний раз. Каждая шутка, каждый разговор приобретает вес и смысл перед лицом этого простого факта. Смерть превращает повседневность в чудо.

Приветствия и прощания такими и должны быть в обычной жизни, ведь никто не знает наверняка, настанет ли завтрашний день. Я стал принимать каждое «привет» с благодарностью и не бросать ни одного «пока» мимоходом. Между нами с папулей появились преданность, искренность и сопереживание, которые показали мне новую форму любви.

Папуле было обещано шесть недель, а протянул он целых три месяца. Помню, как на девятую неделю я приехал навестить его. Наши встречи были радостными и трогательными, но в тот день он был подавлен. Он сидел без рубашки и курил, сгорбившись над своим деревянным столиком, где стояла нетронутая еда.

Как всегда, я чмокнул его в макушку.

– Что такое, папуль?

Он отложил сигарету и задумчиво перевел взгляд на мост Бенджамина Франклина, возвышающийся над рекой Скулкилл.

– Блин, – заговорил он. – Так вот рассказал всем, что через шесть недель помру, а девять недель спустя все еще не откинулся. Позорище.

Это был второй раз в нашей жизни, когда нас накрыла волна истерического хохота.

– СНЯТО!

Десять дней спустя я был на съемках фильма «Яркость» – это был фэнтези-экшен-фильм про полицейских, срежиссированный Дэвидом Эйером. Мы снимали его в центре Лос-Анджелеса. Джоэл Эджертон, мой напарник по сюжету, был за рулем нашей патрульной машины.

Дэвид Эйер подошел к моему окну.

– Братан, срочно позвони отцу, – тихо сказал он мне. – С ним что-то случилось.

Сколько ни готовься к таким звонкам, все равно никогда не будешь готов. Мое сердце бешено колотилось. Я набрал номер папули.

– Привет, парень.

– Папуль, что стряслось?

– Кажется, сегодня.

Его слова ударили меня, как разряд тока.

– Понял, – спокойно ответил я.

«Тибетская книга жизни и смерти» подчеркивает важность создания спокойной обстановки для близких, которые покидают нас.

– Хочешь созвониться по видео? – спросил я его.

– Давай… Правда хрен его знает, как это делается.

– Сейчас я тебя наберу, только кнопку нажми.

– Эллен, сделай мне видеозвонок, сейчас Уилл позвонит… – крикнул он моей сестре, которая только что приехала к нему. Пока мы разговаривали, телефон держал мой кузен Рикки, пожарный из Филли, который ухаживал за папулей.

Было два часа ночи. Я находился на пустой парковке в центре Лос-Анджелеса. Я встал под самый яркий фонарь, чтобы ему лучше было видно мое лицо.

Мы просто смотрели друг на друга. Двадцать минут полной тишины.

В конце концов я услышал, как Эллен шепчет ему:

– Пап, ты просто смотришь. Ничего не хочешь сказать Уиллу?

Папуля попытался придумать свое последнее мудрое наставление. Последний кирпичик в стене. Но ничего не шло ему в голову. Он медленно покачал головой и окончательно сдался.

– Черт, если я за всю жизнь чего-то этому олуху не успел сказать, сегодня он от меня этого точно не услышит.

Мы в последний раз посмеялись вместе, попрощались, а через сорок пять минут папули не стало.

Одно из важнейших правил кинематографа – «знай свою концовку». Когда ты сам понимаешь, какого эмоционального, философского и морального финала должен достичь твой фильм, ты сможешь лучше придумать все события, которые к этому ведут. Понимание сюжета и его тематической финальной точки позволяет сценаристам работать с конца, чтобы придумать для публики более эмоционально удовлетворительный и интересный