Саша, выбрав тигровый халат, задумчиво сказала:

— Рано или поздно это случится. Но если поздно, то лучше не надо.

— Ну почему же? Лучше поздно, чем никогда, — оптимистично отозвался я, не слишком понимая, что она имеет в виду.

— Спорное утверждение. Порой бывает, что лучше никогда, чем поздно. Желание, исполнившееся после времени, приносит горечь вместо радости.

— Ну например?

— Вспомни хоть «Руслана и Людмилу». Наина в конце концов полюбила Финна, и это сильно осложнило и попортило ему жизнь. Ну, я пошла в душ…

Выйдя из ванной в тигровом халате, Саша продолжила осмотр моего логова и, когда я появился после душа в темно-синем, искрящемся мелкими звездочками халате, как раз добралась до полок, на которых стояла подборка «ЧАДа» за десять с чем-то лет.

— Неужели, дав подписку о неразглашении, ты больше не возвращался к тому случаю в Мартыновке?

— Нет, — сказал я, разливая токайское по бокалам.

Разумеется, я лгал. Но после того, как в Мартыновке начались аресты и по городу поползли нехорошие слухи, я зарекся говорить с кем-либо о моей злосчастной статье и всем, что имело к ней хоть какое-то отношение.

Разумеется, я знал кое-что, ибо именно любопытство или, лучше сказать, природная любознательность как раз и удерживала меня в «ЧАДе». И это «кое-что» мне решительно не нравилось. Еще меньше мне нравилось то, что о случае в Мартыновке меня спрашивала чуть ли не каждая гостья, и в конце концов это должно было кончиться плохо.

— Ладно, парубок, не журысь! Прости мне девичье любопытство и расскажи что-нибудь, например, про снежного человека. Или про восточносибирскую Несси. А лучше, — легкомысленно махнула рукой Саша, — выпьем-ка мы за стольный град Петров, где водятся мужчины, имеющие сногшибательные коллекции халатов!

* * *

Меня разбудила тихая и мелодичная трель ноутбука. Обычно я сплю крепко, особенно после нескольких коктейлей и бурных постельных танцев с симпатичной женщиной, да и легли мы вчера не рано. Но что-то в поведении Саши меня, видимо, сильно встревожило, раз подсознание дало команду проснуться. Несколько минут я лежал неподвижно, не открывая глаз, прислушиваясь к доносящимся из соседней комнаты звукам. Определенно это был нежный шелест клавиатуры. Итак, Саша решила подоить мой ноутбук на предмет интересующей ее информации. Естественно, ей нужны были файлы о происшествии в Мартыновке.

«Забавно!» — мысленно сказал я, пытаясь сообразить, чьи интересы представляет госпожа Иванцева. Она явно не из органов госбезопасности: они меня уже трясли и отпустили с миром, а новых поводов для беспокойства я им не давал. Да и действуют они совсем другими методами.

Слухи об умножителях, безусловно, просочились в народ, и умненькие богатенькие деятели, желающие стать еще богаче и влиятельней, безусловно, разыскивают их. Однако методы их тоже не отличаются изощренностью: заволочь в темный уголок и бить, бить, бить носителя информации до потери человеческого облика. Или отрезать ему ежечасно по пальцу. Не стали бы они огород городить, если бы заподозрили, что я знаю что-то об умножителях. У меня ведь железное алиби: раз уж органы отпустили — значит, ни сном ни духом о дарах пришельцев не ведаю. А трясти пустышку — кому охота?

С другой стороны — факт налицо. Мой верный ноутбук потрошит дама, прилетевшая давеча из славного города Тулы. Интересное получается кино!

Единственный человек, которому я решился рассказать об умножителе и даже показать его, — профессор Вениамин Петрович Берестов. Отец Стаса — институтского моего дружка, убитого какими-то подонками одиннадцать лет назад в ЦПКиО. Но Берестов, ясное дело, никому ничего не скажет. Это железный старик из уходящего поколения тех, кто еще во что-то верил и, как это ни странно, продолжает верить. Да и зачем ему, если уж на то пошло, болтать? Я оставил ему дубликат умножителя, и он может ломать над ним голову до полного умопомрачения. К тому же, если кто-то расколол Берестова, я ему уже без нужды, так что этот вариант тоже отпадает.

Остается предположить, что госпожа Иванцева действительно та, за кого себя выдает. Хозяйка некой преуспевающей фирмы, решившая совместить приятное с Полезным. Пообщаться с симпатичным молодым человеком и разнюхать, не знает ли он что-нибудь об умножителях. Ведь мог же этот хитрец утаить что-то от органов? А ежели утаил, то ломать его бесполезно — спастись он может, только твердя: знать ни о чем не знаю, ведать не ведаю. Но, растаяв в объятиях неотразимого творения талантливого биоскульптора, он вполне способен проболтаться — история знает подобные примеры. Можно попытаться уговорить его поделиться информацией, пообещав взять в долю, или, воспользовавшись удобным моментом, пошарить в ноутбуке и списать обнаруженные там сведения на дискету.

Это предположение похоже на правду, решил я. Выбрался из постели, накинул халат и вышел в гостиную.

Госпожа Иванцева услышала мои шаги и встретила мое появление милой улыбкой:

— Привет! Тоже не спится?

— Сигнал включаемого ноутбука действует на меня, как пение горна. Я забываю о сне и бросаюсь дописывать незавершенные статьи. Привет! — Я подошел к Саше и заглянул ей через плечо. Она просматривала файл с серией очерков, шедших в рубрике «Кто вы, таинственные атланты?».

— Ничего, что я залезла в твой ноутбук без разрешения? Одни говорят: скажи мне. кто твой друг, и я скажу, кто ты. Другие — покажи мне твой дом, и я скажу, кто ты. А я убеждена, что больше всего о характере человека говорит содержание его компа.

— Естественно, — согласился я, отметив, что без водных процедур и последующего нанесения макияжа госпожа Иванцева выглядит значительно более потрепанной жизнью, чем ей бы того хотелось. Истинный возраст гостий я, впрочем, давно научился определять по рукам. Как ни ухаживай за ними, они выдают хозяйку, если можно так выразиться, с головой.

— Мне тоже всегда казалось, что заглянуть в мастерскую художника — значительно интереснее, чем любоваться его картинами на выставке. Пока ты роешься в моих файлах, я сварю кофе. Тебе молотый или растворимый?

Мы оба понимали, что Саша поймана с поличным, но время для откровенного разговора еще не настало. Я был бы рад, если бы госпожа Иванцева отказалась от намерения начинать его вообще, но, боюсь, она не способна столь кардинально изменить свои планы. А жаль, ведь поначалу все складывалось так мило!

* * *

Оставив старенький «Вольво» около дома, я отправился в булочную за свежим хлебом в том самом настроении, которое изысканнейшим Александром Александровичем Блоком было описано следующими словами:

И встретившись лицом с прохожим,

Ему бы в рожу наплевал,

Когда б желания того же

В его глазах не прочитал.

Тернер был великолепен — слов нет! Зато потом мы с Сашей забрели на выставку какого-то импортного Заплюйкина, и настроение было испорчено окончательно и бесповоротно. Причепуренные дамы и господа любовались омерзительной, беспомощной мазней с таким видом, словно перед ними были фрески Джотто или полотна Веронезе! Мир явно сошел с ума. Тысячу раз прав был Василий Розанов, писавший в предисловии к своим ежемесячным выпускам «Апокалипсиса нашего времени», что «в европейском человечестве образовались колоссальные пустоты от былого христианства, и в эти пустоты проваливается все: троны, классы, сословия, труд, богатство». Десять тысяч раз прав, говоря, что «все проваливается в пустоту души, которая лишилась древнего содержания».