Вомерсли удалось переписать историю проекта ACE после того, как ушел Алан. Именно этот рассказ Коулбрук представил на заседании Исполнительного комитета 13 ноября 1949 года:

Работа над машиной основывалась на записях Тьюринга… Вомерсли начал думать о логическом дизайне в 1938 году после прочтения доклада Тьюринга и после его обсуждений с профессором Хартри. Вомерсли посетил Лабораторию в 1944 году, а в следующем году поехал в Соединенные штаты, чтобы увидеть Гарвард и компьютер ЭНИАК. Профессор Ньюман приехал к Вомерсли в 1945 году и представил ему доктора Тьюринга, который в скором времени присоединился к составу Лаборатории.

Это было единственное упоминание того, что Алан был частью проекта.

В 1946 году началась работа над двигателем, управляемым ЭВМ.

В своем рассказе Коулбрук умело пропустил период работы над ним Томаса и описал прогресс в 1948 и 1949 годах. Потом он противопоставил Pilot ACE машине, которая была первоначальной.

Фактический размер ACE стал результатом долгих раздумий Вомерсли и профессора фон Неймана во время визита Вомерсли в США.

Уже к 1950 году Тьюринг стал изгоем, эдаким Троцким компьютерной революции.

Но после принятия какого-либо решения он никогда не жаловался. Во многом его позиция в Манчестере напоминала Ханслоп, с точки зрения статуса, класса и борьбы за оборудование. Одним из отличиев была суровая атмосфера Манчестера, которая только усугубляла резкость Алана.

На тот момент ему было достаточно результатов прошлых работ, которые подтверждали мощь его универсальной машины. Первое, что он сделал, это возродил расчет дзета-функций. Но все пошло не по плану, отчасти это была вина машин, отчасти — его собственная ошибка.

В июне 1950 года прототип электронно-вычислительного компьютера Манчестерского университета был использован для вычислений дзета-функций. Нужно было определить, существуют ли нули не на критической линии в некоторых конкретных интервалах. Вычисления планировались заранее, но осуществлялись в большой спешке. Если бы не тот факт, что компьютер оставался в исправном состоянии в течение длительного отрезка времени с 3 часов дня до 8 часов утра, возможно, что вычисления вообще бы никогда не сделали. Тогда рассматривался интервал 2π.632<t<2π.642, но мало что удалось выяснить.

Также рассматривался и проверялся интервал 1414<t <1608, но к сожалению, к тому моменту машина сломалась и работа остановилась. Кроме того, было обнаружено, что данный интервал был запущен с неправильным значением, и можно было утверждать лишь то, что нули лежат на критической линии до значения t = 1540, Тичмарш же исследовал значения до 1468…

Как-то Килберн настоял на необычном упражнении. Алан держал ленту на выходе телепринтера и читал на свету:

Данные в основном состояли из цифр, максимальной из которых была 32. Наиболее значимые цифры были написаны справа. Традиционно используется шкала от 1 до 10, но это бы потребовало дополнительного конвертирования.

Примерно в это же время окупилась и работа над Энигмой:

«Я создал на манчестерском компьютере небольшую программу, используя лишь 1000 единиц памяти».

Другими словами, он разработал шифр, который считал неприступным, даже со знанием текста.

Были и другие намеки на его постоянный интерес к криптографии. Интерес к этой теме наблюдался в обсуждениях с молодым американцем Дэвидом Сайром. Он закончил Массачусетский технологический институт, а теперь учился в Оксфорде на факультете молекулярной биологии с Дороти Ходжкин. Поработав с Уильямсом во время войны, он приехал в Манчестер, чтобы посмотреть на компьютер. Он объяснил свой визит тем, что машина могла бы помочь в рентгеновской кристаллографии. Уильямс оставил его на попечении Алана, который проявил необычайную доброту и сердечность и подружился с Сайром. Они разговаривали два с половиной дня подряд, их прерывал лишь телефонный звонок, во время которого сообщалось, что машина свободна на несколько минут. Тогда он собирал бумагу, ленты и ненадолго исчезал.

Дэвид Сайр смог догадаться, что Алан работал над криптологическими проблемами во время войны. Дело в том, что рентгеновская кристаллография, которая применялась в изучении структуры белков, была очень похожа по природе на криптоанализ. Рентгеновские лучи оставляли дифракционную картину, которую можно было расценивать как шифровку молекулярной структуры. Выполнение процесса дешифровки напоминало распознавание обычного текста, если был известен лишь шифр. Результатом аналогии стало следующее:

«… Прежде, чем мы закончили работу, он сам для себя выявил методы, которыми занимались кристаллографы. Для этого он обладал знаниями, которые во многом превосходили знания любого кристаллографа, которого я когда-либо знал и я уверен, что если бы в то время он взялся за эту область, то добился бы значительных результатов».

Алан рассказал ему о теореме Шеннона, которую он использовал в шифраторе речи Delilah, Сайр воспользовался ей и начал заниматься теорией. Но Алан решил не работать серьезно в этой области, хотя и призывал молодого Сайра вернуться в Манчестер, чтобы использовать машину для вычислений; это была отрасль науки, в которой делались необычайные открытия, но для него это, возможно, было делом прошлого или же он просто не хотел конкуренции. Алан всегда хотел чего-то независимого.

Первыми законченными американскими компьютерами стали BINAC Эккерта и Мокли в августе 1950 года, который использовался в авиастроении, а потом криптоаналитический ATLAS в декабре 1950 года. В конце сентября 1949 года Советский Союз испытал свою атомную бомбу, что сподвигло американцев в начале 50-х годов на создание термоядерного оружия. Затем продвигали IAS-машины и ее копию MANIAC в Лос-Аламосе, хотя работа над ними была закончена лишь в 1952 году.

Но что же делал Алан? Каков был его план на ближайшее будущее? Это был уместный вопрос, так как возможности Манчестерского компьютера не соответствовали бы амбициям, изложенным Аланом еще в 1948 году: «обучение», «изучение» и «поиск». Он должен был смириться с тем, что его идеи были мечтами на границе с реальностью. Ему нужно было искать новые пути.

Между тем кибернетика привлекла внимание более весомых философов, чем Джефферсон, а Алан был вновь вынужден выступать в защиту своих интересов. Движущей силой стал Майкл Поланьи, венгерский эмигрант, который был деканом факультета физической химии в манчестерском университете с 1933 по 1948 года, а после стал председателем «социальных исследований», которые были специально созданы, чтобы осуществить его философские амбиции.

Поланьи давно был в оппозиции с плановыми науками. Даже во время войны он основал «общество свободы в науке», а после попытался соединить политическую и научную философии, высказывая аргументы против различных видов детерминизма. В частности, он ухватился за теорему Геделя и хотел доказать, что разум способен на нечто большее, чем машина. Именно эта тема привлекла Алана и Поланьи к обсуждениям. Алан приходил домой к Поланьи, который жил не так далеко от его жилища в Хейле. (Однажды Поланьи зашел к Алану и увидел того, играющего на скрипке в жутком холоде, потому что тот не имел смелости поднять этот вопрос с хозяйкой). У Поланьи было много своих доводов. Он отклонил довод Эддингтона по поводу свободной воли. Но в отличие от Эддингтона, он считал, что разум может влиять на движение молекул, что «некоторые законы природы могут осуществить принципы деятельности благодаря сознанию», и что разум может «использовать власть над телом путем отбора случайных импульсов теплового движения окружающей среды».