По оценке американских ученых, информация Фукса помогла СССР сократить срок создания атомного оружия от десяти до трех и опередить США в появлении в Советской России водородного оружия.

Прошло долгих военных три года с того момента, когда инициатива научно-технической разведки была одобрена и страна встала на рельсы создания отечественного атомного оружия…

Уничтожение японских городов Хиросима и Нагасаки американскими атомными бомбами потребовали перевода всех работ в Лаборатории № 2 на более высокий уровень организации.

В связи с этим руководитель внешней разведки Фитин П. М. писал в рапорте на имя наркома НКГБ:

«Практическое применение американской атомной бомбы… открывает новую эпоху в науке и технике и несомненно повлечет за собой быстрое развитие всей проблемы “Энормоз”… Все это ставит “Энормоз” на ведущее место в нашей разведывательной работе и требует неотложных мероприятий по усилению технической разведки».

20 августа 1945 года создается Специальный комитет по проблеме № 1 и при нем Научно-технический совет, а при СНК СССР (СМ СССР) – Первое главное управление для руководства НИИ, КБ и промышленными предприятиями – участниками работ по использованию атомной энергии для военных целей.

И тем не менее информация НТР стала играть свою роль практически с момента создания и начала работы Лаборатории № 2. Значение первых разведывательных сведений, с которыми ознакомился Игорь Васильевич Курчатов, состояло в следующем:

«Проведенное мною рассмотрение материалов показало, что получение его имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки… Получение материала заставило нас по многим вопросам пересмотреть своим взгляды и установить три новых для советской физики направлений в работе…»

Эта первая объемная информация от разведки, представленная ученым, имела этапное значение, ибо способствовала оптимизации создания собственного атомного оружия.

В апреле Курчатову пришли сведения о методе формирования критической массы атомного заряда. Его оценка: «…работу над этим методом еще только начинаем… ввиду того, что исследования у нас еще не продвинулись, в информации содержится ценный материал…»

Шли весьма положительные отзывы и на последующие материалы. Это воодушевляло разведчиков (и их агентуру), которые рисковали ради решения такой важнейшей задачи, как создание советского атомного оружия вместе с учеными-коллегами.

Думая об обеспечении страны атомным оружием, разведка понимала, что для этого требовалась не только разработка конструкции самой бомбы, но и создание принципиально нового и необычного оборудования, сложных технологических процессов, спецматериалов с уникальными свойствами.

Ведь Америке довелось пройти по этому неизведанному пути, опираясь на свой, более высокий, чем в СССР, промышленный потенциал.

Решать те же задачи в СССР в условиях войны с Германией и более скромных возможностей было неимоверно труднее, если бы… Если бы в предвоенное время наша ядерная физика не достигла существенных высот в своем развитии и если бы не существовала перспектива воспользоваться плодами англо-американского опыта с помощью советской научно-технической разведки.

Работая на перспективу и исповедуя упреждающую тактику в интересах советской науки и техники, наша НТР за 1941–1945 годы добыла десятки тысяч листов секретной документальной информации, которая полностью шла в дело и способствовала прогрессу ядерной физики и становлению атомной промышленности в СССР.

Владимир Борисович так определил место разведки (НТР) в создании отечественной атомной бомбы:

«В итоге можно сказать, что атомное оружие стало в нашей стране реальностью, благодаря усилиям его непосредственных создателей и разведчиков. Все они в своих сферах деятельности, в силу понимания огромной важности для Отечества обладать новейшими средствами сдерживания ретивых недоброжелателей нашей страны, отдавали всю свою энергию и знания для достижения этой цели».

Отечественное атомное оружие сказало свое слово не только в военной области, но и приобрело политическое значение. Ведь с помощью нашей разведки для советского правительства не было секретом, что по мере явного приближения конца войны с фашизмом американские военные и политические эксперты все настойчивее подчеркивали необходимость для США взять на себя руководство остальным миром, и, естественно, на американский лад.

Известно высказывание 22 июня 1941 года будущего первого послевоенного американского президента Гарри Трумэна о том, кому нужно помогать в случае успехов на советско-германском фронте. Менее известна его угроза в отношение Советской России уже в качестве нового президента США: «Если бомба взорвется, а это так и будет, то у меня появится хорошая дубинка для этих русских!»

В этой фразе – суть долговременной политики США против СССР с позиции силы.

И вот март 1946 года, пресловутая фултонская речь Черчилля, положившая формальное начало холодной войны. Это было не просто мнение отставного премьера и колеблющегося в тревожное время союзника Сталина по Второй мировой войне, а англо-американская речь с претензией на противостояние двух военно-политических систем с сохранением западной монополии на ядерное оружие.

У американкой военно-политической элиты сформировалось твердое убеждение в том, что монополия на атомное оружие позволит диктовать мировому сообществу американские условия. И основывалось оно на уверенность в длительном отставании СССР в деле создания собственного атомного оружия. Предсказания с отставанием в этой области простирались от 5 до 20 лет.

В декабре 1945 года УСС (американская разведка) констатировала, что обладание атомным оружием дает США возможность проявлять:

• во-первых, упреждающие инициативы (концепция первого удара);

• во-вторых, опасность атомного нападения на США может быть устранена опережающим противника созданием средств защиты от него (зарождающаяся идея СОИ);

• в-третьих, Советский Союз должен быть лишен возможности получить информацию об атомном оружии, как форму содействия развитию его военного потенциала;

• в-четвертых, обеспечение баланса сил в свою пользу является для США фактором сдерживания потенциальных противников.

Угроза лишить советскую сторону возможности добраться до секретов об атомной бомбе («в-третьих») нашей разведкой не может быть принята.

Дело в том, что УСС объявило приоритетной задачей американского разведсообщества добывание информации о советских атомных исследованиях (1946), затем последовал доклад президенту США о том, что атомная бомба ожидается в СССР не ранее 1950–1953 годов (за такое предсказание директор УСС-ЦРУ был смещен со своего поста!).

Обещал новый директор ЦРУ Аллен Даллес узнать и предупредить Белый дом о появлении в СССР атомной бомбы. Не узнал. И потому испытание советской отечественной атомной бомбы 29 августа 1949 года явилось для США полной неожиданностью и серьезным ударом для планов американской «атомной элиты», нацеленных на мировое доминирование.