Там, презирая стужу, трудится добытый дознавателями Евсея Оттовича барон Клаус фон Апфель. Искали его долго и усердно – по просьбе мамы Лены, очнувшейся от приступа неуемного садоводства. И теперь барон Апфель, он же Жорка Бражкин, в порядке условно добровольной помощи пилит и замазывает, чистит дорожки и чинит ограду. Дворник высшего сельскохозяйственного колледжа, возомнивший себя писателем. Непризнанный гений теоретического садоводства, которому недоверчивые читатели – папа, Потапыч и Рони – пообещали сохранить здоровье только при наличии в нашем саду по осени хотя бы одного трехфунтового яблока.

«Надежды мало, но жить-то хочется», – так объяснил усердие обреченно всхлипывающего Жоры отец, и он прав.

Кстати, пилит ветки Жора не один, а в паре со своим издателем, вечным студентом того же колледжа.

– Почему же не Леопольда? Красивое имя… – грустно вздохнул папа. И чуть погодя крикнул: – Рони, тащи наше дерево!

Юрка охотно бросил очередную распашонку недоукрашенной, вскочил и убежал в кабинет. Скоро я разобрала его шаги в коридоре, затем скрипнула дверь комнаты.

– Родословное древо фон Гессов, – важно сказал Юрка.

– Пылюку сдул? – уточнила мама Лена.

– Да. Сейчас посмотрим, – пообещал отец. – Карла… не годится. Фредерика. Карла. Леопольда. Фредерика. Леопольда.

– Твои предки знали много заклинаний и мало женских имен, – презрительно фыркнула мама. – Пока ты был без памяти, ты выбирал на раз! Береника – прекрасное имя. Мою маму звали Павлина…

– Нет! – хором отказались от славного южного имени все присутствующие в комнате.

– Хватит с нас одной птицы и одной истории с джинном, в которой упоминается Павлина, – буркнул отец. – Так, что тут есть оригинальное? Ага, вот из Нового Света, побочная ветвь рода фон Гессов, они и теперь живут за океаном. Эксэльсиор. Хуанита… Понял, ищу дальше. О, Покахонтас. Та самая дочь шамана, ради которой был создан напиток «Кровь земли».

– Если бы ты вчера назвал это ужасное имя, я бы родила с перепугу, – хмыкнула мама и добавила куда менее категорично, чем прежде: – Не нравится мне имя Леопольда. Как звать девочку? Лёпа? Польда? Льдышка? Тьфу ты ужас.

– Поленька, – подсказала приятным тихим голосом жена Евсея Оттовича. – Полюшка.

– Женя, какая ты хорошая, – вздохнула мама Лена. – Ты меня уговорила. Ладно, пусть будет, как он хочет. Полина Карловна, а вписать в бумаги можно и Леопольдой. Нет сил уже с вами спорить. Боюсь я этого родословного древа, там не имена, а монстры на ветках. И да, либертэ… Прежде чем рожать новых Гессов, я подпишу с мужем согласованный список допустимых имен.

Мари гордо выпрямилась: ее наука! Франконка зашипела, потерла спину, утомленную долгим сидением за работой, пошевелила пальцами, рассмотрела их подушечки, исколотые иголкой, потом изучила перстень в виде автомобильной фары с крупным круглым светло-желтым бриллиантом – премию за завершение первого этапа работ по патентованию, торжественно врученную ей на днях.

Я вздрогнула: в дверях нашей комнаты стояла мама. Между прочим, ей полагается лежать и отдыхать. Упрямая.

– Ренка, Саня, вам-то как имя? – уточнила мама, комкая воротник халата. – Не слишком чужеродное?

– Мальчику бы не пошло, – авторитетно сообщил свое мнение Саня, одернув рубашку с вышивкой герба магического колледжа на вороте. – А девочке годится.

– Хорошее имя, – согласилась я и подмигнула маме: – Удачное. Все родовые имена Гессов пропитаны фамильной удачей. Богатства она не сулит, покоя тоже. Зато из болота за волосы очень даже вытягивает.

Мама просияла, кивнула и закрыла дверь. Я с надеждой посмотрела на часы. Без пяти минут три… Самое время. Недавно пришло письмо от Шарля. Он на новом месте прижился, кому-то набил синяков и сам обзавелся несколькими. Обморозил щеку, впервые в жизни попробовал неразбавленный спирт, отстранил женщин от тяжелых работ на путях, поскольку такого равноправия его тонкая франконская душа вынести не могла. В общем, живет человек, не скучает. С дедом Корнеем наладил мирные отношения. Очаровал его если не голосом, то умением кстати хвалить, а еще благодарить за самую малую подсказку. Перечислив все эти новости, Шарль настоятельно советовал мне слушать лес и гулять в одном и том же месте в одно и то же время. Мы с папой прочли трижды и пришли к выводу, что это он выудил из своей полудохлой памяти джинна. Отец поискал в магических справочниках. Точно, есть такая техника настройки на удачу. Называется «Погружение в стоячий омут реки обстоятельств». Названия у магов заумные, даже для простых вещей. Ну и пусть. Зато я могу с полным правом бросить рюшечки и пойти в парк.

День клонится к вечеру, солнце низкое, на снегу уже проступает тонкая предзакатная позолота… Тихо, зябко и красиво. Каждая веточка знакома, все неизменно в мире. И только я хожу и смотрю, хрустя снегом, сминая белизну складкой своей тени, вытаптывая тропку очередного урока. Заранее приятно представить такое…

Я оделась потеплее, поверх шапочки накинула пуховый платок, сунула ноги в высокие валенки и выбралась за порог. Жора опустил пилу и стер со лба пот. Слабо улыбнулся, пробормотал приветствие. И чего на него взъелись? Не мошенник он, просто немножко позер и выдумщик. Вон Карл Фридрих Иероним на лбу у оленя вишню вырастил – и никто не возмущается.

– Рена, одна ты жалеешь меня, – вздохнул дворник-писатель. – Я же забавы ради, не со зла.

– Не переживай. Саню уговоришь – и он наколдует яблоко, – пообещала я.

– Да сам допетрил, что Санька-то в помощи не откажет. Добрый мальчишка и даровитый, – кивнул Жора. – А дальше? Назад в колледж не пойду, тоска. Тут хорошо, кормят славно, и сад изрядно запущен, да только большего хочется! Настоящего трехфунтового яблока. Или пальмы, которая мороза не боится. Или орехов, на боярышнике произрастающих.

– Ради славы?

Он вздохнул, задумчиво почесал затылок – широкий, со складкой мышц. Жора стесняется своей силы. Потому что он выше, шире и моложе Карла фон Гесса, но был бит отцом еще под Новый год в целях вразумления и ликвидации непомерно раздутого самомнения. Кажется, подействовало…

– Должна же от меня быть хоть какая-то польза, – мрачно буркнул Жора. – Окромя вреда. Я же пилил-пилил и понял-таки, за что бит. Не за то, что небыль под правду выделывал. А за то, что голову людям мутил пустым бездельем и нажиться на том пробовал.

– А бароном почему назвался?

– Издателя моего спроси, – криво усмехнулся Жора. – Я даже не скумекал, что Апфель – суть яблоко арьянское. Ренка, ты ж умная! Присоветуй, что мне делать, а? Чтоб пользы было хоть чуток поболее, нежели вреда.

Я потерянно огляделась. Снег истоптанный, неровный. Мысли сонные в голове, шитье меня утомило, притупило восприятие. И почему я полагаю, что в моих силах менять чужие судьбы? Люди сами выбирают дороги и идут по ним. Или не выбирают и не идут… Почему время от времени они смотрят на меня так, словно я – указатель на перепутье? Чутьем угадывают суть птицы удачи или просто готовы просить помощи у любого, кто взглянет на них без насмешки и согласится выслушать?