class="p1">Приведем только один пример. Рисуя настроения крестьян «заглазного» имения Болконских села Богучарово в 1812 г., Л. Н. Толстой в третьем томе «Войны и мира» пишет:

«Между ними всегда ходили какие-нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких-то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне и Бонапарте и его нашествии соединялись для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.

В окрестности Богучарова были все большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие-то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда-то на юго-восток. Как птицы летят куда-то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго-восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли на дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой-то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812-м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению».[1012]

Как легко убедиться, Л. Н. Толстой великолепно знал многие, скрытые от других наблюдателей, стороны народной жизни и народной психологии, которых мы касались в нашем исследовании.

И, наконец, как уже говорилось, в высшей степени актуально историко-сравнительное изучение социально-утопических легенд, известных в фольклоре многих народов мира. Оно должно выявить то общее и специфическое, что порождалось особенностями исторического развития отдельных народов.

Итак, русские народные социально-утопические легенды являются весьма своеобразной разновидностью легенд — одного из прозаических жанров несказочного характера; они тесно связаны с историей народного мировоззрения и важнейшими политическими движениями крестьянства и достойны занять свое место в истории русского фольклора XVII–XIX вв. Их изучение только начинается. На этой стадии нам казалось важным выявить основные типы легенд, выяснить специфику их содержания и поэтической формы, некоторые закономерности возникновения сюжетов, наметить характерные особенности бытования.

Глава III

ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ СТАРООБРЯДЦЕВ И СВЯЗАННЫЕ С НИМИ СОЦИАЛЬНО-УТОПИЧЕСКИЕ ЛЕГЕНДЫ

ЕВРОПЕЙСКИЕ ГУМАНИСТЫ-УТОПИСТЫ XV–XVI вв. И РУССКИЕ НАРОДНЫЕ УТОПИЧЕСКИЕ ЛЕГЕНДЫ О «ДАЛЕКИХ ЗЕМЛЯХ»

В нашем исследовании было продемонстрировано, что утопические идеи, проекты и движения возникали не только в ученых кабинетах гуманистов, но и в среде русских крестьян, казаков, в городских низах. Подобные идеи формировались и функционировали, разумеется, не в форме философски выстроенных социологических или политических концепций, а в виде легенд или связанных с ним толков и слухов, которые бытовали изустно и только в редких случаях получали отражения в крестьянской письменности, особенно старообрядческой. Подобные легенды имели преимущественно не эстетические функции и не художественный смысл. Так, легенды о «далеких землях», порожденные коллективным сознанием народа, утверждали существование за пределами территории, контролируемой государством, вольных земель. Они побуждали отправляться на поиски таких земель или такой земли (например, «Беловодья», «города Игната» и т. п.).[1013]

Для уяснения некоторых общих закономерностей генезиса утопических идей и движений может быть полезным сопоставление столь, казалось бы, разнородных явлений как русские народные социально-утопические легенды с идеями и сочинениями ранних западноевропейских утопистов-гуманистов нового времени, таких как «Утопия» Томаса Мора[1014] и «Город Солнца» Томазио Кампанеллы.[1015] По крайней мере, такое сопоставление представляется нам более продуктивным, чем сопоставление с учениями утопистов XVIII–XIX вв. (Фурье, Сен-Симон и др.).

Исследователи Т. Мора убедительно показали, что его резкая и обстоятельная критика социального строя и экономической ситуации в Англии второй половины XV — начала XVI вв. была в определенной мере связана с так называемым процессом огораживания — присвоения лендлордами крестьянской земли и превращения пахотных земель в пастбища для овец. Пауперизация крестьянства и другие, не менее сложные процессы, сотрясавшие тюдоровскую Англию, стали следствием распространения более доходного овцеводства в связи с бурным развитием суконной промышленности. Именно поэтому проблема резкого обострения неравенства и сочувствие массовому обнищанию бывших крестьян, в конечном счете, стимулировали обсуждение более общей проблемы — частной собственности и возможности создания социального строя, в основе которого могла быть положена общественная собственность.

Энергия обличения социальной политики средневековых властей и, в том числе, феодальной по своей природе средневековой церкви характерна была и для сына бедного сапожника Т. Кампанеллы, участвовавшего в подготовке восстания в Каламбрии и поплатившегося за это годами тюрьмы и нападок инквизиции, постоянно угрожавшей ему расправой.

Т. Мора и Т. Кампанеллу называют «христианскими гуманистами». В конечном счете, это верно. Отношение и Т. Мора, и Т. Кампанеллы к католической церкви, в том виде, в каком она существовала в XVI в., было весьма сложным. Обличения гуманистов этого времени публиковались в эпоху, когда формировалась и в ряде европейских стран победила Реформация (лютеранство, кальвинизм, англиканская церковь и др.). Т. Мор только в свои последние годы стал отказываться (с целым рядом оговорок) от критики католицизма. Вместе с тем он был против единовластия английского короля, как в светской, так и в церковной области, осудил разрыв с папским престолом и поплатился за это головой: был заключен в Тауэр и казнен.

Кроме того — и это очень важно для понимания концепций ранних гуманистов-утопистов — их учения развивались на фоне географических открытий, познакомивших Европу с десятками дотоле неизвестных им народов в Новом свете, Атлантике, позже в Индийском и Тихом океанах.

В XV–XVI вв. Т. Мором, Т. Кампанеллой и другими гуманистами Англии, Нидерландов, Германии, Франции были созданы предпосылки для теоретической разработки проблем социального равенства людей и на этой основе созданы ранние утопические учения о государстве, способном обеспечить его. Томас Мор и Томазио Кампанелла,