В лаготделении 033 жизнь шла своим обычным путем. После ухода Каппа бригада Чернявского стала заниматься более реальными вещами: началась интенсивная торговля одеждой.

Каждое утро бригада отправлялась на железнодорожный склад за инструментом. Пока конвоиры стояли у сарайчика, мы выбирали инструмент и материал. Некоторые совершали частные сделки с вольнонаемными и помощниками дорожного нарядчика. Помощники покупали у заключенных отдельные вещи и продавали их ссыльным бессарабам, жившим в ближайшем спецпоселении.

Заключенные продавали одежду, которую получали в лагере и на которой еще не успели написать их номера. Особенно большой спрос был на валенки – в свободной продаже их вообще не было, а без них в Сибири делать нечего. Заключенные из бригады Чернявского продавали не только свою собственную одежду, но и одежду других заключенных, которую они у них забирали «на комиссию» и таким образом зарабатывали.

Для того, чтобы вынести вещи из лагеря, заключенные надевали их на себя. Узнав об этом, администрация усилила контроль на выходе. Заключенных, у которых находили часть непронумерованной одежды, бросали в карцер. Но торговля процветала и дальше, в ней участвовали и некоторые конвоиры, продававшие хлеб, сахар, махорку, иногда даже водку.

Поскольку мы всегда работали у железной дороги, мы часто наблюдали эшелоны, проезжавшие по новому пути. Большая часть составов состояла из «столыпинских» вагонов, обыкновенных было мало. Заключенных отправляли в различные лагеря, разбросанные вдоль железной дороги от Тайшета до реки Лены. Кроме транспортов с заключенными было много поездов и с переселенными из Прибалтики и Бессарабии крестьянами, которых поселяли в тайге, в ближайших окрестностях новой железнодорожной ветки.

Некоторые транспорты были похожи на маленькие города на колесах. К паровозу прицепляли пятьдесят-шестьдесят товарных вагонов, грузоподъемностью 60 тонн. В таком транспорте обычно насчитывалось шесть-семь тысяч заключенных. Была здесь и кухня для заключенных и конвоя, и небольшая динамо-машина для освещения вагонов. В двух или трех вагонах располагались сопровождавшие транспорт конвоиры. На каждом вагоне была наблюдательная вышка, где дежурил солдат с пулеметом. Вышки имели телефонную связь с командованием. На первом и последнем вагоне были установлены прожекторы, освещавшие ночью весь состав.

Часто проезжали и эшелоны с призывниками, которых везли в учебные лагеря в Братск, где обучали ремеслу солдата внутренних войск.

Мы как раз заменяли рельсы, когда на станцию прибыл такой эшелон с новобранцами. Они сначала разглядывали нас с любопытством. Наша одежда и, прежде всего, цифры на ней обратили на себя их внимание. И мы рассматривали будущих солдат. И вдруг в нас полетели хлеб, пачки папирос и другие вещи. Мы не смогли даже все это собрать. В первый момент конвоиры были так ошеломлены, что не знали, что делать. Однако они опомнились очень быстро и стали кричать на призывников, а нам запретили собирать то, что они бросали. Но, несмотря на запрет, призывники продолжали бросать пачки папирос. И лишь когда начальник конвоя приказал увести нас со станции, призывники успокоились. Мы вернулись назад только после того, как поезд покинул станцию.

Спустя три месяца, после завершения учебы в школе МВД в Братске к нам прибыло молодое пополнение. Те же самые люди, которые бросали нам из сочувствия еду, теперь обращались с нами так по-зверски, что мы ужаснулись.

Зимина сняли с нарядчиков и поставили бригадиром. Его бригада работала в цехе по производству щебня на погрузке. Однажды бригаде нужно было пройти несколько метров вперед, чтобы загрузить стоявшую там машину. Но для того, чтобы перейти на новое место, нужно было получить разрешение у начальника конвоя. Объяснив тому ситуацию, Зимин получил разрешение перенести на несколько метров табличку «Запретная зона». Зимин взял табличку и хотел было уже ее переставить, но тут раздались выстрелы, Зимин упал. Солдат, стрелявший в Зимина, оправдывался тем, что начальник конвоя не известил его о своем разрешении переместить табличку. Это убийство было настолько необоснованным, что даже начальник лаготделения Сорокин говорил заключенным о «бессмысленном убийстве». Но заключенные знали истинную причину убийства. Несколько недель назад Зимин выступил свидетелем против одного солдата, который застрелил девочку, проходившую рядом с тем местом, где работали заключенные. Девочка была дочкой секретаря горкома партии, но солдат не знал этого и оправдывался тем, что она хотела вступить в контакт с заключенными. Зимин, наблюдавший за этим происшествием, рассказал на суде, как все произошло. Суд приговорил солдата к двум годам тюрьмы. Коллеги осужденного, также выступавшие на суде в качестве свидетелей, пригрозили Зимину, что наступили его «последние дни». Они свое слово сдержали.

Прошло больше двух месяцев с тех пор, как Капп покинул лагерь 033. Никто не знал, где он сейчас находится. Его сторонники распространяли самые фантастические вымыслы. Некоторые говорили, что он уже на свободе и вскоре появится во главе армии и всех освободит. Этот слух разносили бывшие власовцы, а Чернявский со Шмидтом готовились к предстоящей борьбе. Казалось, все эти люди полностью ослепли, поскольку не замечали даже того, что их собственные товарищи оповещают обо всем своих хозяев в МВД и МГБ. Они забыли об угрожающей им опасности, и многим стало безразлично, чем все это кончится. Все думали о своих двадцати пяти годах, которые им предстояло провести в лагере, и не хотели с этим мириться.

Раньше надежду на освобождение многие возлагали на гитлеровскую армию, теперь ждали спасения от американцев. Недавно прибывших заключенных все эти иллюзии сильно увлекали. С каждым транспортом прибывали немцы или австрийцы, большинство из них за связь с американцами было осуждено на двадцать пять лет. Все приносили весть об освобождении, а некоторые даже называли точную дату: самое позднее на Рождество. Другие считали, что это произойдет ближе к Новому году.

Однажды в лагерь прибыла очередная небольшая партия заключенных, в которой я обнаружил и Каппа. Поначалу я не узнал его, так как он страшно исхудал и носил истрепанную одежду. Весть о его возвращении разнеслась со страшной скоростью. Многие стали приносить ему куски хлеба, а священник из бригады Чернявского дал кусок сала. Капп, к удивлению многих, был очень молчалив.

Вновь прибывших заключенных отвели в баню, где уже собрались люди, желавшие увидеть своего «главнокомандующего». Но тут появился Штифт и приказал всем вернуться в бараки, ибо он сам поговорит с Каппом и узнает последние известия.

Два дня о Каппе ничего не было слышно, а потом просочились первые вести. Говорили, что Капп совершил «инспекцию» четырех лагерей и остался доволен состоянием дел. Своих сторонников он предупредил, чтобы они получше соблюдали конспирацию, а ближайшим соратникам – Штифту, Чернявскому и Шмидту – сообщил, что недалеко от нашего лагеря, по ту сторону реки Чуны, уже действует большой партизанский отряд под командованием какого-то генерала.

Однако от других заключенных я узнал, что Капп за это время побывал не в четырех лагерях, а только в одном, а именно – в 05-м, где работал на лесоповале и где не нашел такого количества легкомысленных людей, хотя и там рассказывал те же сказки. Поскольку в 05-м лаготделении работа была частично приостановлена, часть наиболее физически ослабленных заключенных перевели в лаготделение 033. Но для сторонников Каппа его возвращение в этот лагерь казалось не случайностью, а новым доказательством его силы. Проходя мимо Каппа, я делал вид, что его не знаю.