— Он умер, — сдерживая слёзы, прошептала я.

Врач понимающе кивнул и не стал задавать больше вопросов. Тем лучше, потому что ответить бы не смогла: дрожали губы.

Мне прописали мазь от ушибов, болеутоляющее, успокоительное, укрепляющее и какую-то питательную смесь для беременных. Всё купила в аптеке на первом этаже и, как ребёнка, прижимая к себе холщовую сумку с лекарствами (её дал аптекарь), отправилась на поиски жилья.

Повезло снять комнату у одной старушки на тихой улочке. Даже с пансионом. Поживу здесь несколько дней, может, потом найду что-то другое.

Нужно выяснить, какие деньги в ходу в Дортаге, не переплатила ли я. Со старушкой договорились за серебрушку в день, но лучше знать, что здесь почём. И обменять деньги — цейхи вызовут подозрение.

Драгоценности пока трогать не стану, но о местных ростовщиках и ювелирах расспрошу.

Хорошо бы купить собственный домик — но разумно ли это? Не потрачу ли я на него все сбережения? А мне надлежит быть разумной в тратах.

Мысли отступили, когда нахлынула тошнота.

Никогда ещё меня не рвало вечерами, а тошнота не сопровождалась головной болью. Так что прописанный постельный режим я соблюдала, пользуясь добротой хозяйки, которая не только готовила, но и кормила меня. Правда, есть я могла только жидкое или мелко нарезанное, поэтому все три дня провела на курином бульоне и овощных салатах.

Потом полегчало.

Ума ни приложу, как я в самый первый день не упала в обморок, как смогла ходить по улицам, разговаривать с людьми?

Прописанные лекарства исправно пила, приплачивала старушке несколько медяков в неделю, чтобы на столе было мясо, а не только курица. Фруктами, увы, баловать себя не могла — слишком дорого, изредка довольствовалась яблоками прошлого урожая.

К поискам работы приступила, когда приступы тошноты практически прекратились, то есть в апреле.

Апрель — месяц рождения Рагнара… Через три недели ему исполнится годик. Без меня. Меня, которую он не будет помнить, меня, которую ему заменит норина Мирабель. Это её он станет называть матерью.

Скучает ли он по мне, плачет ли так, как иногда, уткнувшись лицом в подушку, рыдаю я? А потом принимаю двойную дозу успокоительного, потому что боюсь навредить малышу внутри себя. Я всё чаще думаю о нём, гадаю, кто родится, на кого он будет похож. Если бы не он, я бы, наверное, сошла с ума. Только любовь к нему, мысли о нём помогают пережить двойную потерю.

Они снятся мне по ночам, и я теперь покупаю снотворное, чтобы не видеть их лиц, не слышать последних слов Тьёрна, эхом отдающихся в голове. Но Рагнар жив, он просто остался там, в Арарге, судьба может послать встречу с ним, а вот маг никогда не вернётся. Даже Грань не сведёт нас. Надеюсь, его хотя бы должно похоронили, а не бросили на съедение зверям, не зарыли в овраге, не выставили на площади для всеобщего устрашения. Свидетель Шоан, я бы сама повесилась рядом, если б увидела его, исклёванного птицами, раскачивающегося в петле. Потому что не вынесла бы. Это хуже кнута квита, хуже пыток.

Слёзы… Когда никто не видит, позволяла себе плакать и днём. Пару минут, не больше. На людях старалась держать себя в руках: жалость бередит раны.

Работу я нашла, но, разумеется, не продавщицей в лавке: туда без документов девушку с улицы не возьмут. Так что мне была прямая дорога либо на постоялый двор, либо трактир.

Устроилась в «Сломанной подкове» — мыла посуду, прибиралась, помогала кухарке с готовкой. Кроме меня там работала ещё одна девушка, подавальщица. От старушки пришлось съехать: постоялый двор находился на другом конце города.

Продав серьги с бриллиантами и потратив большую часть денежных сбережений, купила домик в паре минутах ходьбы от «Сломанной подковы». Он не шёл ни в какое сравнение с нашим в Кеваре, но и такая крыша над головой подойдёт. Маленький, втиснутый между табачной лавкой и домом молочника. Из окон виден мой постоялый двор. Кухонька, кладовка, ванный закуток, нечто вроде прихожей и две комнаты в мезонине.

С соседями я ладила, особенно с женой молочника, которая частенько приносила что-то вкусненькое, вроде домашнего пирога.

Ела в «Сломанной подкове» в счёт жалования. Хозяину я приглянулась, и он взял меня под свою защиту. Без него пришлось бы туго: посетители бывают разные. Да и одинокая женщина привлекает внимание, совсем не то, что нужно. Могут и изнасиловать, и ограбить. Пару раз порывались — спасало, что ночевала не одна. А что поделаешь? Правда, моя беременность не способствовала развитию любовной связи.

Хозяин, к слову, оказался человеком порядочным. В постель не тащил, просто предложил свою помощь, а я согласилась, понимая, чем придётся платить. А после, уже не будучи любовником, он продолжал меня защищать.

Чтобы выправить документы, недели две провела, обивая разные пороги. Десятки раз рассказывая душещипательную историю о вдове, то есть мне. То, что кеварийка, говорить не стала, назвав в качестве родины другое государство в долине Старвея. Якобы ехали в Дортаг по делам мужа, но в горах нас накрыла лавина, под которой сгинули почти все мои спутники, в том числе, супруг, и наши вещи.

Поверили. Впрочем, за деньги не могли не поверить. И внесли в списки жителей Сорры.

Цейхи просачивались сквозь пальцы, как вода. Казалось, что их так много, но всё когда-нибудь кончается. Мне повезло, что они закончились уже после родов.

В последние два месяца я не работала — тяжело было. Пришлось даже нанять временную помощницу: не могла ходить на рынок, прибираться в доме, воды принести и нагреть. Готовила сама, но что-то простое, не требовавшее усилий.

Помощница сначала приходила на пару часов, потом переселилась ко мне — чтобы было, кому акушерку позвать. Не мышей же просить! А до соседей могу не дойти — вдруг ещё с лестницы упаду?

Утром двенадцатого сентября — дату узнала от акушерки — я родила девочку. Родила быстро, гораздо легче, чем Рагнара. Назвала её Сагарой. Имя было дортагским, но мне понравилось. А ещё оно содержало первые две буквы родителей малышки: меня в Сорре знали как Арону.

Мы с Сагарой обе были свободными: мой браслет торхи легко снялся, стоило мне оказаться в Дортаге. Я не выбросила его, а закопала за городом, чтобы никто не нашёл. И чтобы не напоминал о прошлом.

Первые три месяца после родов Латиша, помощница, всё ещё жила у меня. Теперь на её долю выпала и готовка: я едва справлялась со стиркой, кормлением и заботой о дочке. Она, кстати, больше похожа на меня, чем на отца. Родилась не чистой нориной, а с несколькими прядями обыкновенных, однотонных волос. Но это я узнала позднее, пока же любовалась её сине-зелёными глазками. Они постепенно темнели, но пока не грозили стать карими. Наверное, станут болотными.

Но нос, всё же, его.

В отличие от Рагнара, Сагара часто плакала, плохо спала и, в довершение моих бед, умудрилась заболеть в первый же месяц жизни. На её здоровье истратила почти все оставшиеся сбережения. Здоровье, одежду, игрушки, коляску — хотелось, чтобы у дочки было всё самое лучшее. У моего маленького чуда.