Наполеон оставил графа Лобо и несколько сотен солдат Старой гвардии в Молодечно, где дорога на Зембин соединяется с большой дорогой, ведущей из Минска в Вильну. Нужно было охранять этот пункт до прибытия Виктора, который, в свою очередь, должен был защищать его до прихода Нея.

Солдаты этого маршала и 2-й корпус, которым командовал Мезон, составляли арьергард. Ночью 29 ноября, когда Наполеон покинул берега Березины, остатки 2-го и 3-го корпусов перешли через длинные мосты, ведущие в Зембин; Ней оставил Мезона, чтобы тот защищал, а после сжег мосты.

Чичагов предпринял запоздалую, но энергичную атаку, пытаясь проложить себе дорогу ружейным огнем и штыками, но был отброшен. Солдаты Мезона обложили мосты вязанками хвороста, которые Чаплиц не использовал несколькими днями раньше. Когда всё было готово, враг устал сражаться и наступила ночь, Мезон поджег хворост. В течение нескольких минут мосты обратились в пепел и обрушились в трясину, которая пока не замерзла и была непроходимой.

Болота остановили врага и вынудили его искать окольных путей. На следующий день Ней и Мезон отступали беспрепятственно. Но еще через день, 1 декабря, когда они вышли к Плещеницам, русская кавалерия энергично атаковала, оттеснила и разбила Думерка и его кирасир.

В то же время Мезон видел, что деревня, через которую он должен был пройти, целиком занята отставшими солдатами. Он послал предупредить их, чтобы они немедленно уходили, однако эти несчастные и голодные люди, не видя врага, отказались прервать трапезу, которую только что начали; Мезон был оттеснен в деревню, прямо на них. Увидев врага и услышав звуки вражеской артиллерии, эти несчастные разом бросились бежать и заполонили главную улицу.

Мезон и его солдаты оказались стиснутыми этой ужасной толпой, которая давила на них и тем самым не позволяла использовать оружие. Генерал не имел иного выбора, кроме как приказать своим людям сплотиться и не двигаться. Кавалерия неприятеля смешалась с этой массой, но могла лишь с трудом прокладывать себе дорогу. Толпа рассеялась, но увлекла за собой часть воинов. Мезон и его солдаты хладнокровно ждали врага. Они стояли на открытой равнине, семьсот или восемьсот бойцов против нескольких тысяч солдат неприятеля. Надежд на спасение не было, Мезон и его люди готовились к неравному бою. Вдруг он увидел, как из леса выходят восемьсот поляков. Эти свежие силы, которые встретил Ней и привел на помощь Мезону, остановили врага и обеспечили отступление до Молодечно.

Четвертого декабря примерно в четыре часа вечера Ней и Мезон увидели деревню, которую Наполеон покинул утром. Чаплиц наступал им на пятки. У Нея осталось шестьсот человек. Слабость этого арьергарда, приближение ночи и перспектива найти укрытие побудили русского генерала пойти в атаку. Ней и Мезон, хорошо понимая, что они умрут от холода на большой дороге, если позволят врагу вытеснить их из деревни, решили стоять насмерть.

Они заняли оборону на въезде в деревню; поскольку их артиллерийские лошади подыхали, они отказались от идеи сохранить пушки и решили дать ими последний бой; была построена батарея, которая открыла страшный огонь. Атакующая колонна Чаплица была совершенно разгромлена и остановлена. Однако этот генерал направил часть своих сил по другому пути; русские перебирались через заборы и вдруг наткнулись на новые силы врага.

Удача была на нашей стороне: Виктор с четырьмя тысячами воинов, остатками 9-го корпуса, всё еще занимал деревню. Ярость солдат обеих армий достигла предела, первые дома несколько раз переходили из рук в руки: сражались не ради славы, а за укрытие от страшного холода.

Примерно в половине двенадцатого ночи русские вынуждены были отступить и пошли искать другое укрытие в соседних деревнях.

На следующий день, 5 декабря, Ней и Мезон надеялись, что Виктор составит арьергард вместо них; однако они узнали, что маршал ушел, в соответствии с данными ему инструкциями, и они остались в Молодечно с шестьюдесятью солдатами. Остальные разбежались; суровый климат совершенно истощил воинов, которых русские не могли победить до самого конца; оружие выпало из их рук, и сами они попадали в нескольких шагах от своих ружей.

Мезон, в котором сочетались великая сила духа и очень крепкое тело, не был напуган; он продолжал отступление, на каждом шагу подбирая людей, которые постоянно покидали его, но всё еще продолжал доказывать, что арьергард существует. И это всё, что требовалось; русские тоже замерзали и с наступлением ночи вынуждены были разбредаться по соседним селениям, которые они не осмеливались покидать до наступления светового дня. Тогда они возобновляли преследование, но не атаковали нас, если не считать нескольких беспомощных попыток; мороз был таким сильным, что не позволял какой-либо из сторон останавливаться с целью предпринять атаку или защищаться.

Ней был удивлен уходом Виктора, догнал его и потребовал, чтобы тот остановился; но Виктор, имея приказы к отступлению, отказался. Ней хотел, чтобы Виктор дал ему солдат, предлагая взять их под свою команду; Виктор никогда бы не согласился на это и не принял бы командование арьергардом без специальных приказов. Между ними вспыхнула ссора, Ней был разъярен и не сдерживал своих эмоций, однако это не произвело никакого эффекта на хладнокровного Виктора. Наконец, они получили приказ императора; Виктору предстояло поддерживать отступление, а Ней был вызван в Сморгонь.

Наполеон только что прибыл туда среди толпы умирающих людей, снедаемый досадой, но не позволяющий малейшему чувству проявиться на его лице при виде человеческих страданий; в свою очередь, эти несчастные также не роптали в его присутствии. Правда, никакое бунтарство было невозможно; это потребовало бы специальных усилий, поскольку каждый целиком был занят борьбой с голодом, холодом и усталостью; это потребовало бы объединения, согласования действий и взаимопонимания, в то время как голод и множество бед разделяли и изолировали людей; одним словом, каждый был занят исключительно собой. Они были далеки от того, чтобы истощать себя выражениями недовольства или жалобами, они шли в тишине, всеми своими силами сопротивляясь воздействию враждебной среды; постоянные страдания отвлекали их от каких-либо иных планов. Физические потребности поглощали все их моральные силы; он жили в мире своих ощущений, продолжая выполнять свои обязанности чисто механически, воспроизводя то, что было заложено в их сознание в лучшие времена, — и вовсе не по долгу чести и не из любви к славе, совсем не от того, что было порождено двадцатью годами побед.

Авторитет командиров никоим образом не подвергался сомнению, патерналистское начало было исключительно сильным, а опасности, беды и триумфы разделялись всеми. Это была несчастная семья, и наибольшей жалости заслуживал ее глава. Здесь царила величественная и грустная тишина; он и все остальные были слишком гордыми, чтобы жаловаться, и слишком опытными, чтобы не понимать бесполезность этих жалоб.

Между тем Наполеон стремительной походкой вошел в свою последнюю штаб-квартиру; там он составил свои последние инструкции, также как и 29-й бюллетень погибающей армии. В его квартире были приняты меры предосторожности, чтобы всё происходившее не стало достоянием гласности раньше следующего дня.