была оборвана; но Анжелика не хотела садиться позади него, чтобы не испачкать своего платья. Каверн сказала, что она лучше пойдет пешком, Этуаль тоже, и Дестен сопровождал их до «Зеленых Дубов», первой гостиницы по манской дороге в предместьи Монфора, где они остановились, не решаясь въезжать в город в таком страшном беспорядке.

После того как те, кто поработал, выпили, они остаток дня сушили свое платье, вынув сначала из сундуков и надев другое: потому что каждый из них получил в подарок от манского дворянства по платью.[376] Комедиантки слегка поужинали, так как устали, идя дорогой пешком, и принуждены были пораньше лечь спать. Комедианты же легли не прежде, чем хорошо поужинав. Когда и те и другие были в первом сне, около одиннадцати часов ночи, — несколько всадников постучалось в ворота гостиницы. Хозяин отвечал, что его гостиница полна и что теперь неурочный час. Но те стали стучать еще сильней и грозили выломать ворота. Дестен, у которого всегда в голове был Салдань, подумал, что это он приехал силой увезти Этуаль; но, глянув в окно, он увидел при свете луны человека со связанными позади руками и сообщил об этом потихоньку своим товарищам, которые тоже могли хорошо встретить Салданя. Но Раготен сказал довольно громко, что это господин Раппиньер, который захватил какого-нибудь вора, когда тот вышел, промышлять. Они еще более уверились в этом мнении, когда услыхали, как хозяину приказывали открыть именем короля.

— Но какого дьявола, — говорил Ранкюн, — не отведут его в Манс, или в Бомон-ле-Виконт или, куда еще лучше, во Френей?[377] — потому что, хотя это предместье и Менской провинции, но в нем нет тюрьмы. Тут есть какая-то тайна.

Хозяин принужден был открыть Раппиньеру, и тот въехал с десятью стрелками, которые вели связанного человека, как я вам уже сказал, смеявшегося всегда, как только он смотрел на Раппиньера, и очень смело, против обыкновения преступников, — а это и была главная причина, почему тот не отвел его в Манс. Вы уже знаете, что Раппиньер, узнав, что в окрестностях много воруют и что ограбили несколько домов, почел должным разыскать злодеев. И когда со своими стрелками подъезжал к Персенскому лесу, они увидели человека, выходящего оттуда; но как только тот заметил всадников, то повернул опять в лес, а это заставило Раппиньер а подумать, что это может быть один из злодеев. Они так сильно пришпорили лошадей, что догнали этого человека, который очень сбивчиво отвечал на вопросы Раппиньера, но совсем не казался смущенным, а, напротив, смеялся и пристально разглядывал Раппиньера, как будто соображая и вспоминая, где его видел, — и он не ошибся; но в то время, когда они встречались, они носили короткие волосы и длинные бороды,[378] а теперь он был с длинными волосами и без бороды, — все это мешало ему узнать его. Раппиньер, тем не менее, велел привязать его к скамейке в кухне и приставил для стражи двух стрелков, а сам пошел спать, предварительно немного поужинав.

На следующий день Дестен встал первым и, проходя через кухню, увидел стрелков, спящих на грязной соломе, и человека, привязанного к скамейке, который дал ему знак подойти, что он и сделал. Но он был сильно удивлен, когда пленник сказал ему:

— Помните, как на вас напали в Париже на Новом мосту, где вас ограбили, и взяли ящичек с портретом? Я там был тогда вместе с господином Раппиньером, — а он был нашим предводителем. Это он меня толкнул напасть на вас; вы помните, как это произошло. Я знаю, что Доген вам все рассказал перед смертью и что Раппиньер вернул вам ящичек. У вас есть хороший случай отомстить ему, потому что если он отведет меня в Манс, как он хочет сделать, меня, без сомнения, повесят; но он в ваших руках, — вам только надо подтвердить мои показания, а там уже манский суд знает, как поступить.[379]

Дестен оставил его и подождал, пока встанет Раппиньер. И тут-то он показал, что он совсем не мстителен, потому что сообщил ему о замысле преступника, рассказав все, что тот говорил, а потом посоветовал переменить решение и отпустить этого негодяя. Раппиньер хотел подождать, пока встанут комедианты, чтобы с ними поздороваться, но Дестен откровенно сказал ему, что Этуаль не может видеть его без того, чтобы не негодовать справедливо на него. Он сказал ему так же, что если алансонский судья (который ведает этим судебным округом) узнает о его проделке, то велит схватить его. Тот поверил этому и велел развязать арестованного и отпустить его на свободу, сел со своими стрелками на лошадей и уехал, не заплатив хозяйке (как обычно делал) и не поблагодарив Дестена, — столь он был обеспокоен.

После его отъезда Дестен позвал Рокебрюна, Олива и декоратора и отправился с ними в город, а там зашли прямо в большой игорный дом, где нашли шестерых дворян, доигрывавших партию. Он спросил хозяина, и те, кто был на галлерее, узнав, что они — комедианты, сказали играющим, что это комедианты и что один из них очень хорош собою. Игроки кончили партию и поднялись в комнаты, чтобы натереться, а Дестен говорил с хозяином игорного дома. Дворяне, спустившись полуодетыми, поздоровались с Дестеном и стали подробно расспрашивать о труппе: из скольких человек она состоит, есть ли у них хорошие актеры и хорошие костюмы и красивы ли женщины. Дестен отвечал по всем пунктам, после чего эти дворяне предложили ему свои услуги и просили хозяина отвести им зал и прибавили, что если те подождут, пока они оденутся, то они выпьют вместе, на что Дестен согласился, чтобы приобрести себе друзей, на случай если Салдань опять вздумает напасть на него, чего он всегда опасался.

Между тем договорился он с хозяином о плате за помещение игорного дома, и потом декоратор пошел найти плотников, чтобы устроить сцену по его плану; а когда игроки оделись, то Дестен завоевал их благосклонность и в хорошем обращении обнаружил столько ума, что подружился с ними. Они его спросили, где остановилась труппа, а когда он им ответил, что в «Зеленых Дубах» в Монфорте, сказали ему:

— Пойдемте-ка выпьем там, где вы будете жить: мы вам поможем сторговаться.

Они отправились туда, договорились о цене за три комнаты и позавтракали там довольно хорошо. Вы можете легко поверить, что они говорили только о стихах и театральных пьесах, после чего стали еще большими