Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Налей-ка!
Расстегнув поддевку, Мирон огляделся вокруг, радуясь хорошему дню и удачливой своей жизни. Все сложилось у него как нельзя лучше – не погиб тогда, в банде у Ангела, и своевременно нашел других хозяев… «Ну чем не житуха, – думал Осадчий, с удовольствием ощущая в кармане внушительную пачку денег. – Они – тьфу-тьфу, не сглазить бы! – хорошо платят. А риск-то по нынешним временам невеликий. Чего греха таить, разве это риск? Вот у кого рисковая жизнь – так это у солдат».
Мысли у Мирона были приятные, сытые – круглые! – сами катятся в мозгу. Мысли-самокаты. И хорошо ему от них, от спокойного предосеннего солнышка, оттого что скоро уезжает. Вот только не с кем словом перемолвиться…
Но и тут повезло Мирону – появился человек в брезентовом пыльнике и купеческом картузе. Остановился рядом с Мироном с кружкой вздыбленного пеной пива. «Из спекулянтов, должно! – наметанным глазом определил Осадчий. – Вот и тараньку загодя приготовленную достал из кармана». А человек постучал таранькой по стойке и принялся за пиво. Десятки глаз с вожделением посмотрели на тараньку. Но человек в пыльнике выделил только его, Мирона, и великодушно протянул половину жирной, красновато светящейся на солнце рыбины.
– Мне? – несказанно удивился обрадованный Мирон и с уважением добавил: – Премного благодарен.
Они стояли за стойкой, неторопливо грызли тараньку, лениво тянули пиво, добродушно поглядывая друг на друга. И Мирон даже начал испытывать к этому человеку какое-то свойское расположение.
– Смотрю, вы вроде бы местный? – отдувая от края кружки пену, полюбопытствовал сосед.
– А что? – со сразу проснувшейся настороженностью отозвался Осадчий.
– Да нет, ничего… поиздержался малость в дороге… Хотел бы… – Наклонившись к самому уху Мирона и оглядевшись по сторонам, человек доверительно прошептал: – Хотел бы кое-что продать…
– Что?
– Вещь…
Незнакомец в свою очередь насторожился и даже чуть отодвинулся от Мирона. Похоже было, что он уже пожалел о своем предложении. И это успокоило Мирона: перед чужим испугом его собственный страх всегда проходил быстро. Он наклонился к соседу, солидным шепотком сказал:
– Сами мы не местные, но свободный капиталец имеем. Так что, ежели ваша вещь…
– Кой-какое золотишко у меня… – едва слышно признался незнакомец.
– Золотишко?! – захлебываясь от восторга, повторил Мирон. Едва ли не с нежностью подумал: «Ах ты, рожа твоя спекулянтская! Да не томи душу, злодей!..» Видать, день сегодня такой выдался – прибыток к прибытку шел… И добавил нетерпеливо: – А ну, покажь товар!
– Вы уж, пожалуйста, потише. Здесь ведь разные люди, – выразительно повел глазами по сторонам сосед. Он насупился и, казалось, уже окончательно раскаивался в своей откровенности перед случайным человеком. Еще раз оглядел Мирона и с сомнением покачал головой: – Да и боюсь, мой товар будет вам не по карману…
«Взад пятит, – огорчился Мирон, – спугнул купца!» И, тоже перейдя на полушепот, внушительно сказал:
– Мы ваш товар не видели, вы наш карман не щупали. Людей в деле опасливых я, конечно, уважаю, только и кота покупать не приучен. К тому же у вас даже мешка нет! – Он коротко и нервно рассмеялся собственной шутке.
Похоже было, что шутка эта разозлила чересчур осторожного собеседника.
– Мешка нет! – сердито сказал он. – Не каждый товар в мешке носится!.. Часы у меня золотые с двумя крышками, боем и при золотой цепочке!
– Пока-ажь!..
– Шпана кругом. А ты: «покажь» да «покажь»! А потом не купишь, а они увяжутся, украдут.
– Ну, не хочешь здесь – давай отойдем, – тихим примирительным тоном предложил Мирон, боясь неосторожным словом или даже взглядом окончательно расстроить заманчивую сделку.
Они перешли через железнодорожные пути, за которыми сразу начинался пустырь с остатками каких-то сараюшек, а еще дальше густо вставал невысокий, подпаленный осенним багрянцем кустарник.
– Значит, с двумя крышками, – не выдержав, переспросил Мирон. – И при цепочке?
– Фирма «Лонжин», – внушительно ответил спутник. Мирон искоса осмотрел сухощавую, не так чтобы сильную фигуру шагавшего рядом человека, и шалая, взвеселившая сразу мысль пришла к нему. «Лонжин», – повторил он про себя незнакомое слово. И еще раз с удовольствием: «Лон-жин!»
В кустарнике, вблизи речки, виднелась заброшенная полуразвалившаяся часовенка. Вокруг царила легкая недвижная тишина.
– Пройдем к часовне, – предложил Мирон каким-то свистящим от волнения голосом, – чтоб, значит, для полной уверенности. – Теперь он сам искал безлюдного места.
– Пройдем… – Мужчина согласился не задумываясь, легко, и Мирон увидел в его сговорчивости добрый знак.
Сколько раз выручала Мирона Осадчего врожденная подозрительность к людям, сколько раз отводила от него беду в самый распоследний момент, а вот жадность подвела, столь же глубоко в нем сидящая, как и подозрительность!.. Они вошли в часовню, и мужчина сразу же достал из кармана что-то завернутое в белую материю. Не замечая ничего вокруг, Мирон жадно впился взглядом в сверток, будто надеялся увидеть сквозь тряпицу желанный блеск золота.
Но все получилось иначе: в руках у человека блеснула не мягкая желтизна золота, а черно-вороненая сталь нагана…
– Не шевелись… Мирон Осадчий! – негромко, но властно произнес Фролов.
Мирон загипнотизированно смотрел на ствол револьвера и лихорадочно думал: «Это конец! Черт возьми, что же делать? Господи, помоги, лишь бы увернуться от выстрела. А там – во весь дух наутек!» Не меняя недвижного выражения лица, Мирон резко швырнул в лицо Фролову свою котомку и отпрыгнул в сторону… «Теперь бежать!» – молнией пронеслось у него в мозгу. Но на пути его встал еще кто-то. И прежде чем Мирон успел рассмотреть этого человека, он почувствовал сильный удар. Яркий солнечный день померк в глазах Мирона, и всего его окутала противная, душно-клейкая тьма.
Очнулся он на выщербленном, густо покрытом птичьим пометом полу часовни. Под высоким потолком зияли отверстия, через которые виднелось нестерпимо синее небо и разбитый крест на маковке купола. В часовню влетали и вылетали голуби, наполняя гулкую тишину шорохом крыльев и воркованием. Лики строгих святых неотступными печальными глазами смотрели прямо на Мирона. Он замычал и попытался языком вытолкнуть изо рта кляп.
Фролов склонился над ним, ослабил веревки, вынул кляп. Мирон приподнялся, очумело сел на куче штукатурки и, поводя затекшими руками, спросил:
– Ты кто?
– Чекист, – спокойно и снисходительно-насмешливо ответил Фролов.
Мирон перевел затравленный взгляд на Кольцова, долго всматривался в его лицо.
– А твоя личность мне вроде как знакома….
– Встречались. У батьки Ангела. Ты еще тогда грозил расправиться со мной, – спокойно ответил Кольцов, пугая Мирона именно этим веющим смертью спокойствием.