груди, прижимаюсь, чтобы слышать неровное сердцебиение.

Мы лежим так некоторое время, переплетая пальцы и наблюдая, как темнота плавает по комнате. По телу растекается приятное тепло. Мне всегда тепло, когда Нортон рядом. Когда слышу его голос, я понимаю, что все в порядке.

– Я принес кое-что.

Мэтт поднимается с кровати, и на меня тут же обрушивается холод. Я накидываю на плечи одеяло и хмурюсь: такое ощущение, что зима в моей груди никогда не закончится.

– Вот, – парень достает из рюкзака какую-то футболку, – я забрал ее, когда… когда не соображал, что делаю. Мне показалось, что я должен вернуть ее на место.

Недоуменно выгибаю бровь, присматриваюсь и понимаю, что это черная футболка с надписью «Рамоунз». Я искала ее несколько недель назад, но не смогла найти. Растерянно гляжу на Мэтта, а он стоит напротив и превращается в статую. Все сейчас напоминает о том, через что мы прошли. Мэтт хотел избавиться от меня, а я хотела избавиться от него и от человечества. Наверное, такое никогда не сотрется из моей памяти.

Коротко киваю и выдавливаю фальшивую улыбку.

– Спасибо. – Киваю еще раз. – Мне всегда нравилась эта футболка.

– Я знаю. – Его голос тверд, мышцы на руках напрягаются. Мэтт отводит взгляд, но у меня все еще горит кожа, словно он прожигает во мне дыру. Я поднимаюсь с кровати.

– Помнишь, как мы с тобой договаривались?

Нортон вновь глядит на меня.

– Оставить прошлое в прошлом.

– Но это не так-то просто, верно?

– Совсем не просто.

– Я все время думаю, как я выжила? Да, Морт спас мне жизнь, но он ведь не залечил рану, Мэтт. Это так странно.

– Слушай, не всему можно дать объяснение. Мир, в котором ты живешь, безумный.

– Но раньше такого не случалось.

– Все бывает впервые. Может… может, это Норин излечила тебя. Ты ведь до сих пор не знаешь, на что способны призраки. Если они могут прикасаться к тебе, то…

– Или же это Люцифер. – Я стискиваю зубы и морщусь. – Он решил, что вернет меня к жизни – и ящик Пандоры вновь откроется.

– Ну, – Мэттью разводит руки в стороны, – если и так, он ошибался.

– Дьявол никогда не ошибается.

– А еще Дьявол влюбился в Норин и наколдовал цветы на ее могиле. Тебе не кажется это странным и необычным? Прекрати накручивать себя, ладно?

– Ага, прямо сейчас и прекращу. Например, когда забуду о том, что Джил и фанатики изобрели какой-то эликсир, способный противостоять моему принуждению.

– Ари…

– Что? – Я выгибаю дугой бровь. – Считаешь, она забудет о том, что случилось с ее отцом? Я ведь не знала, что существует эликсир, попробовала еще раз стереть ей память, но, Мэтт, их вмешательство в нашу жизнь – вопрос времени.

– Это вопрос жизни и смерти, Ари, – серьезно парирует Мэтт. – Ты сильнее их всех, и они знают об этом. Перестань накручивать себя, ладно?

– Ладно, – я смотрю на футболку, – давай просто к чертовой матери сожжем ее. Вдруг полегчает?

Парень усмехается:

– Хорошая идея. Но с этой вещью плохих воспоминаний связано столько же, сколько и хороших. Может, лучше просто спрятать ее куда-нибудь? У тебя все равно такой бардак, что ты еще на месяц ее из виду потеряешь.

– Вот, значит, как. – Я возмущенно округляю глаза и ставлю руки на пояс. – Бардак не у меня, а у тебя, ясно? А в моей комнате творческий беспорядок.

– Буду знать, как это называется, – закатив глаза, ворчит он.

– Иногда хочется треснуть тебя, честное слово.

– Я бы на твоем месте так не рисковал.

Он вновь улыбается, крадется ко мне, а я прищуриваюсь. Самодовольный павлин, не слушающий никого, кроме себя! Черт возьми, и угораздило меня в него влюбиться. Словно красивые глаза, угольные волосы и кривая ухмылка смогут затмить плохой характер и отвратное поведение. Мэтт кидает на кровать футболку, притягивает меня к себе, и, черт подери, да, могут. Он улыбается, а я как идиотка всегда жду, чтобы у него на лице расплылась улыбка, потому что это такая же редкость, как и снег летом.

– Ты невыносим, – на выдохе признаюсь я и обнимаю его.

– Это политика Хэрри – всегда говорить правду. Помнишь?

– Помню. Но Хэрри простить можно, а тебя – нет.

– Почему это?

– Потому что к тебе у меня всегда было предвзятое отношение.

Неожиданно дверь в спальню распахивается. На пороге стоит Джейсон.

Он усмехается, увидев руки Мэттью на моей талии, а мои руки – на его плечах, я тут же покрываюсь багровыми пятнами.

– Понимаю, у вас тут экстаз, – низким голосом говорит оборотень, – но Мэри на кухне ждет вас уже минут пятнадцать. Спускайтесь. Она приготовила чай.

Он уходит. А я до сих пор стою пунцовая, как шторы в гостиной. Естественно, они подслушали весь наш разговор и, естественно, даже не подумали, как это ужасно.

– Наверное, они догадались, что речь идет не о тригонометрии, – предполагает Мэтт, а я искренне усмехаюсь и перевожу взгляд на парня.

– Скорее всего.

– На самом деле я даже не поздоровался.

– Поздоровайся сейчас. Она все равно все прекрасно слышит! – громче говорю я и качаю головой: – Никакой личной жизни.

– Придется встречаться у меня.

Я нервно облизываю губы. После всего, что случилось, находиться в доме Нортонов и общаться с его родителями невероятно сложно. Мэттью рассказал мне о том, как отец приглашал домой психотерапевта, как он видел Мэтта в комнате, когда Эби погибла. Я причинила этой семье слишком много боли.

– Ты опять об этом думаешь.

– Да нет, – отмахиваюсь, – не думаю.

– Думаешь. Ари, – Мэтт обхватывает мое лицо ладонями, – прекрати. Мой отец хорошо к тебе относится, а Долорес так вообще тебя обожает.

– И все это потому, что я стерла им память.

– Если бы они знали всю правду, их мнение не изменилось бы.

Почему Мэтт вечно со мной спорит? Я отхожу. Вижу на столе кривой осколок размером с ладонь.

– Что это? – Парень становится рядом.

– Часть зеркала.

– Какого зеркала?

– Верума. – Я искоса гляжу на Нортона, а затем нервно сглатываю: – Я нашла его, но не помню, как принесла его домой. Это странно, да?

– Да.

Мы становимся рядом и в растерянности глядим каждый на свое отражение. Глупо и наивно скрываться от правды, когда она так очевидна, так ясна и отчетлива. Наши лица не просто отражаются в зеркале: в таком миниатюрном осколке видны морщинки около моих глаз и губ, видны серебристые нити, спутавшиеся с рыжими волосами. Видны шрамы, что пересекают лицо Мэтта. Верумское зеркало никогда не лжет. В него смотрят два человека, за плечами у которых столько плохого, что