Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она медленно шла куда глаза глядят, пока не набрела на какой-то паб. Выпить – вот что нужно, когда у тебя шок. К сожалению, было еще слишком рано – все пабы закрыты. Да мне ведь и пить нельзя, вспомнила она. Тем более идти туда одной, без мужчины – само по себе испытание, а заказывать безалкогольный напиток просто глупо. Тут она заметила такси, махнула рукой и попросила отвезти ее на Черинг-Кросс. Проезжая мимо Пикадилли, она увидела кинотеатр и решила зайти. Там будет темно, безлико, и можно сидеть сколько хочешь.
Она посмотрела новостной ролик: диктор вещал в скрытной манере пафосного патриотизма, как будто новости – любые – призваны одновременно вдохновлять и успокаивать зрителей. Затем два мультика – Дональд Дак и Микки-Маус, короткометражка об оружейной фабрике… и опять новости, которые она уже не воспринимала – просто сидела в темноте, глядя на мелькающий экран с кадрами «блица», который диктор чуть ли не с ноткой торжества назвал «усиливающимся».
Выйдя наружу, она подслеповато сощурилась в поисках такси и тут вспомнила о Хью. Сейчас он пробирается с Ист-Энда в их опустелый дом, даже не подозревая, что она в городе, что ей уже вынесли приговор… Любимый мой… Как уменьшить твою боль? Просто не сообщать ему – и всё, решила она, неловко усаживаясь в такси, – иначе он будет обречен на целые недели – или месяцы? (как странно, даже этого не знаешь) – ожидания. Будто стоишь на платформе, думала она, стоя на платформе Черинг-Кросс, ждешь и ждешь, когда же поезд отправится, чтобы попрощаться… Нет, его нужно от этого избавить – насколько сил хватит… Мысли путались, разбегались, в голове царила холодная пустота.
В поезде она заснула.
Этим утром она вспомнила слова мистера Кармайкла: «Всегда есть надежда». Ну конечно же, есть – он просто не хотел ее обнадеживать. Погода была прекрасная: легкая дымка, а над ней солнце цвета стручкового перца. С крыши причудливым кружевом свисали сосульки. Скоро Саймон приедет из школы, скоро будет Рождество. Она связала Хью четыре пары носков и свитер изысканного узора. Для Полли сшила вечернее платье из органди, цвета кофе. Дом постепенно наполнялся маленькими, невинными секретами. Кристофер с Полли мастерили кукольный домик для Джульетты, и Сибил сшила миниатюрный коврик в крошечную гостиную. Полли росла не по дням, а по часам; наверное, поэтому она такая бледная. Надо показать ее доктору Карру – может, пропишет тонизирующее. Можно даже отвезти Саймона в «Хэмлиз», пусть сам выберет подарок, решила она, закрывая форточку, и вдруг вспомнила, как стояла здесь, на этом самом месте, перед рождением Уиллса и любовалась на розы. «Посмотри на все живое, посмотри в последний раз…»[24] Тогда она боялась, что умрет в родах. К счастью, этого не случилось: погиб лишь бедный близнец Уиллса. Впрочем, нечего об этом думать: она поправится и будет жить.
В тот вечер она впервые спустилась к ужину. Правда, по настоянию Хью они ушли к себе рано.
– Милая, ты не устала? – спросил он, пока она раздевалась.
– Разве я выгляжу усталой?
Он склонился над туалетным столиком, чтобы она могла видеть его лицо.
– Ты выглядишь прелестно – и умиротворенно. Прелестно, – повторил он, запустив ей руку в волосы. – Я скучаю по твоей шейке.
– Я снова отращиваю волосы. Хотя длинные седые волосы – это не очень красиво, правда?
– Но у тебя же нет седых волос!
– Когда-нибудь появятся.
Он повернул ее голову к себе и поцеловал в губы.
– Ложись, я тебя укрою.
– Милый, разве ты не видишь, что мне стало лучше? Теперь я могу тебе сказать: мне так долго было плохо, что я уже начала думать… бояться… знаешь, я думала, что, наверное, умру! – Она всхлипнула чуть слышно. – Какое облегчение – все рассказать. Я так долго молчала, но теперь мне лучше – гораздо лучше! Уже целую неделю, каждый день!
Он опустился на колени и обнял ее, укачивая. Когда она подняла глаза, полные слез, он смотрел на нее с невыразимой печалью и легкой укоризной.
– То есть все это время мучилась сомнениями и молчала?
– Милый, я не могла тебе рассказать – не хотела тревожить. И смотри, я оказалась права!
– Пообещай мне, – потребовал он твердым голосом, – что если когда-нибудь у тебя еще хоть раз возникнут подобные мысли, ты мне все расскажешь! Не скрывай от меня ничего!
– Милый, ты же знаешь, я никогда ничего не скрывала – кроме этого. Я просто не могла тебе сказать!
– Неужели ты думаешь, мне было бы лучше узнать – впоследствии, – что ты прошла через все это в одиночку? А что бы ты чувствовала на моем месте?
– Ох, любимый, я бы сразу все поняла!
Она произнесла эту фразу с такой нежной уверенностью, что у него защемило в груди.
– Обещай, – упрямо повторил он.
И она пообещала.
* * *
– Помнишь, в Ветхом Завете было написано про тех, кого в горах поразила молния? – спросила Клэри. – И они из безнадежных нытиков сразу превратились в бодрых оптимистов. Такое лечение электричеством от Господа.
Они складывали поленья на крыльце. Кристофер, возивший дрова на тележке, сделал им замечание, что они всё делают не так.
– Ему и правда стало лучше, – кивнула Полли. – И все-таки ужасное лечение! Тебя привязывают к кровати и бьют током.
– Это он тебе рассказал?
– Говорит, сперва ему было так плохо, что он даже не обращал внимания, потом ужасно болела голова, но стало гораздо легче. А потом, через несколько процедур, он начал их бояться.
– Зато поправился – уже давно не плачет.
– Это все Оливер. Папа молодец, догадался его привезти. Беда в том, что теперь ему страшно за свое будущее.
– Что ты имеешь в виду?
– Он боится, что отец пошлет его обратно на аэродром копать землю или, еще хуже, заставит вступить в армию.
– Вряд ли они его возьмут – после больницы.
– Мы не знаем наверняка, Клэри. Тем более дядя Реймонд работает в какой-то сверхсекретной организации, а значит, имеет влияние.
– Это неважно. Луиза рассказывала, что у них одного актера не взяли из-за плоскостопия! Сама подумай! Если они к такой ерунде прикопались, как им вообще удалось набрать армию…
Луиза вернулась из Девона «насквозь больная», по выражению бабушки, и доктор Карр посоветовал ей удалить миндалины.
– Кстати, могла бы нам помочь!
– Она ушла в больницу с Зоуи. Я видела, как она утром изображала перед зеркалом Флоренс Найтингейл.
– Думаешь, она влюбилась?
– В того художника? Понятия не имею.
– Она ему много пишет. Говорит, что не будет пока делать операцию – вдруг ему дадут отпуск.
– Может, это и не любовь вовсе. Тут кого угодно захочешь увидеть, лишь бы не вырезали гланды. О боже, дети идут!