Буроватое огромное солнце висело невысоко над горизонтом, и далекие горы были светлее, чем небо, — как на негативе. Гладь озера застыла. В воздухе растекалось предчувствие урагана. Эрик сидел на высоком табурете у стойки бара перед пустым бокалом. Рядом сидели другие — он не видел лиц. Подошел бармен, спросил о чем-то. Эрик не знал слов, но понял его и кивнул. Бармен поставил перед ним еще один бокал — полный, с синей соломинкой. Эрик попробовал. Было вкусно и некрепко. На всякий случай Эрик проверил деньги в кошельке. Кошелек был незнакомый, новый, пахнущий хорошей кожей. Деньги тоже были новые, хрустящие, совершенно незнакомые. Эрик понимал только цифры. Числа были маленькие: "1", "2", "5". От таких цифр на деньгах он давно отвык. Он допил коктейль и расплатился. Откуда-то он знал, что надо отдать бумажку с цифрой "1" и отмахнуться от сдачи. Стойка бара располагалась под навесом, вокруг, на тротуаре, стояли столики и стулья, мимо них надо было пройти и спуститься по лестнице. Лестница вела на пляж. Пляж был уже почти пуст, люди собирали вещи и уходили, служители в оранжевых комбинезонах снимали тенты и убирали зонты. У причала несколько ребят, черные, как негры, вытаскивали лодки из воды. «Го, сола! — закричал один из них. — Харту у ло!», Эрик знал, что «сола» — это лысый, а «харту» — помоги. Он подбежал и стал вместе с ними волочь лодки по песку. Потом, когда лодки вытащили и перевернули, ребята расселись кружком и закурили. Предложили Эрику — просто из вежливости, они знали, что он не курит, но предлагали на всякий случай: вдруг ты втайне от нас начал, а мы не ведали и теперь невзначай тебя обидим? Из разговора Эрик кое-что понимал. Сегодня, оказывается, утонула девочка из деревни. Переходила речку вброд, течением подхватило и понесло. В озеро вынесло уже мертвую. Представляешь: платье надулось и держит на воде, а она уже захлебнулась. Двенадцать лет. Бывает же так… «Туар», — сказал один из парней и хлопнул Эрика по колену. Эрик оглянулся и встал. К нему шла Элли — он сразу узнал ее, хотя она изменилась. На ней была красная маечка без рукавов и белые шорты. Она была почему-то совсем не похожа на себя, но Эрик сразу узнал ее. Ребята загомонили, и она помахала им рукой. Эрик сказал: «Го, стерос!» — и пошел навстречу Элли. «Го» означало и здравствуй, и прощай — привет, одним словом.

— Ты почему меня не дождался? — спросила Элли. — Я тебя везде ищу.

Эрик непонимающе глядел на нее. Она изменилась. Лицо похудело, поэтому глаза стали еще больше. Волосы сделались светлее — выгорели на солнце и приобрели пепельный оттенок. Эрик никогда в жизни не видел волос такого цвета.

— Элли, — сказал он. — Господи, Элли.

— Ну, что ты? — сказала она. — Ничего страшного. Я так и думала, что ты опять куда-нибудь убредешь. Эрик хотел что-то сказать, но не смог. И — странно — с появлением Элли в нем возник комок глухого, но сильного недовольства.

— Ну а почему ты не спрашиваешь, как я справилась с заданием, — засмеялась Элли. — В общем, все гораздо лучше, чем казалось. И проще. Статус беженцев нам предоставят, надо только сесть и написать подробное заявление. Пособие выдали, и знаешь сколько? Две тысячи крон! Это можно спокойно жить целый год, так как будут еще бесплатные талоны на питание. И этот человек сказал, что тебе надо пройти медицинское обследование, и тогда назначат пенсию: семьдесят крон в месяц, а если через год ты не сможешь начать работать или учиться, то тебе ее продлят. Видишь, как хорошо. И еще из тех денег осталось почти шестьсот крон. Так что совершенно нечего бояться.

— Я ничего не боюсь, — сказал Эрик — сказал не столько ей, сколько себе, и не столько утверждая это, сколько этому удивляясь. — Я почему-то ничего не боюсь, Элли…

— Это ты-то не боишься? — ехидно сказала Элли. — Ты так нервничал, что мы останемся без денег и мне придется идти на панель!

— Ну что ты несешь? — сказал он. — Ну что ты такое несешь, когда все хорошо, когда сейчас начнется такой ураган, когда — боже мой! — ты рядом… с ума сойти…

— Нет, — сказала Элли. — Ну, что ты? Не надо.

— Хватит, ты хочешь сказать?

Элли промолчала.

Эрик потрогал затылок. Волосы отросли на два пальца, и шрам хоть и чувствовался, но виден уже, наверное, не был. Так, сказал себе Эрик. Чтобы раз и навсегда: ничего не было. Ничего. Ты ни в чем не виноват, понял? Ни перед ней, ни перед собой. Все с самого начала. С нуля.

Они поднялись по лестнице с пляжа на набережную и от набережной пошли по узкому крутому переулку. Эрик знал эту дорогу — она вела к дому. К их с Элли дому. Неподвижный, мрачный воздух вдруг сдвинулся и потек, все быстрее и быстрее. Зашумели деревья. «Скорее!» — сказала Элли, и они побежали. Они добежали до знакомого дома и по наружной лестнице поднялись в мансарду. Через секунду начался ливень. Здесь все было как всегда — Эрик огляделся, быстро узнавая предметы. Их было мало: стол с посудой на нем, два парусиновых стула, шезлонг и два надувных матраца, брошенных в углу один на другой. Дешевая цветастая люстра висела на проводе, потому что крюк из потолка был выдран с мясом. Вон та дверь — это стенной шкаф, а вон та — так называемые удобства.

— Я в душ, — сказал он.

Стоя под холодной струей, он попытался вспомнить то, что было связано с этим домом, но у него ничего не получалось. Когда он вышел, Элли сидела на стуле посреди комнаты и плакала.

— Элли! — Он бросился перед ней на колени. — Элли, маленькая, что с тобой? Что случилось?

— Ничего, — сказала она. — Ничего. Все хорошо. Я так устала…

— Все будет хорошо, вот увидишь, — сказал Эрик. — Мне лучше. Я сегодня как проснулся.

— Да, — сказала она. — Конечно, все будет хорошо.

— Конечно, вот увидишь.

— Я когда плачу, то из меня тревога выходит…

— Ты меня прости.

— Зачем ты опять об этом?

— Да? Хорошо, я не буду.

— Не надо.

— Я не буду.

Дождь молотил по крыше, и ветер сотрясал оконные стекла. Стало темно, и они сидели в темноте.

— Элли, — позвал Эрик.

— Что?

— О чем ты думаешь?

— Мне захотелось вдруг, чтобы мы никогда не умерли.

— А мы умрем?

— Да.

— Странно, — сказал Эрик. — Правда, странно?

— Очень. А ты о чем думал?

— Не знаю. Я теперь так мало знаю о себе… И я еще почти не умею думать. Выпотрошили и зашили… Давай не будем обо мне.

— Ладно, — сказала Элли. — Мы привыкнем, правда?

Прошла минута, другая…

— Да, — сказал Эрик. — Мы привыкнем.

Отсутствующие редко бывают правы,

зато всегда остаются в живых.

Станислав Ежи Лец