– Она умерла, – ответила Елена Прекрасная. – Эрик ездил, только что вернулся.

– О, простите меня, простите.

Эрик очень просто и по-доброму реагировал на этот допрос Ники, и она поняла (как-то помимо его слов, сама по себе), что мама терзала своего Эрика, предсказывая ни много ни мало собственную скорую смерть и звоня ему со своими прогнозами будущего, жалобами на здоровье и просьбами вернуться.

Но тут не надо быть большой шаманкой, трезво глядя на себя как бы изнутри, попутно думала Ника, все мы, матери, одного полета птицы, все предсказываем детям на всякий случай свой уход, действуя как бы намеками, т. е. жалуясь на здоровье и не говоря конкретно, к чему такие болезни ведут. Как полные идиотки пугаем их фразами типа «А мое кольцо отдашь своей жене». Хотя у Кима даже и девушки постоянной еще нет.

Бедный Ким. Бедный мой Ким, что с ним будет. Молодой человек вдруг посмотрел, немного стесняясь, на часы и заторопился уходить. Извинился, попрощался и исчез.

Ника же сидела, хотя звери давно ждали прогулки, и спрашивала Елену о ее жизни и нахваливала яблочное варенье.

Елена Прекрасная еще рассказала, что вот для малышей она делает еще другое одно свое яблочное варенье, совсем без сахара, чистые пектины, варим очень густое пюре, намазываем его на смоченное водой стекло, сушим до корочки, называется пастила. Потом эти тонкие пласты отделяем и скатываем рулонами, пересыпав сахарной пудрой.

Ника, в свою очередь, вспомнила, как она в молодости, когда жили еще вместе с мамой, сделала на зиму тоже заготовку, трехлитровую банку тертой черной смородины, привезла ее домой, поставила на пол в кухне, а мама сделала свое обычное замечание, зачем ты варенье на пол, подыми, подыми, и маленький Ким тут же с готовностью приподнял эту банку двумя своими слабыми ручками, банка выскользнула и раскололась.

– Удалой мой сынуля. И до сих пор такой же, всё воюем. Но он очень хороший человек растет. Очень! Его так любят друзья! – сказала, находясь в преддверии слез, Ника.

– Да, – продолжала профессор Елена, – Эрик вот хороший человек, мой незаменимый помощник. Я ему немного приплачиваю, он иногда мне приводит компьютер в чувство. Хотя с диссертацией подзадержался. Ты знаешь, сколько ему лет?

– Двадцать сколько то, может, двадцать три?

– Ему тридцать девять. Дочери уже пятнадцать.

– Боже, какой юный!

– Это все проделки его матери, – смеясь, отвечала Елена. – Ее были штуки. И она его и сейчас не оставит.

И вот теперь, летним вечером, когда в окно влетела черная бабочка, Ника вдруг сильно затревожилась и позвонила по мобильному своему сыну.

Он уже давным-давно ушел провожать друга (так называемого друга, и зачем тот все приезжает?).

На дворе стояла ночь, густая как чернила. Телефон тренькал, но сын не отвечал. Странно.

А все дело было в том, что профессор Елена Прекрасная в нескольких словах передала Нике, вдобавок ко всему, предварительную историю с матерью-шаманкой, о чем Эрик не стал специально для Ники докладывать, потому что рассказы о ней составляли, как бы сказать, непрекращаемую сагу для Елены Прекрасной в каждый его приезд. А повторять это всем желающим ему, видимо, было тяжело.

И, продолжала Елена, в одно из своих посещений несчастный Эрик в ответ на постоянный вопрос, как себя чувствует мама, сообщил, что она активно готовится к уходу, как положено шаманке. Она вернулась к беседам с предками и очень донимает этим Эрика, как бы передавая ему эти видения.

Он не может ей сказать, что хватит, не надо.

И мать все время держит сына в курсе событий насчет того, что происходит там, в тех мирах.

Он, правда, не сообщал о подробностях профессору Елене, ему это было по настоящему трудно, во-первых, а во-вторых, это же были те дела, которые не-шаманы не понимают.

Но один раз он все-таки рассказал о том, что мать перед самой больницей, куда ее вскоре увезли в последний раз, поговорила с новым соседом по имени Гусиная Ножка. То ли он был навеселе, короче, этот Ножка на словах начал задирать ее и сомневаться в том, что его соседка шаманка… точно неизвестно. Ну докажи, в чем ты шаманка, вроде бы сказал он. Этот Гусиная Ножка все время улыбался, и казалось, что он надо всеми потешается. И она ему посулила, что они встретятся после ее смерти. «А как же я тебя узнаю, ты же будешь невидимый дух?» – явно посмеиваясь, спросил Гусиная Ножка. Он был современным человеком, работал в конторе на лесоскладе, в том числе у компьютера, и знать не хотел никакой мистики.

– Как ты мне явишься, как привидение? Или как птичка? А как я тебя узнаю, что это не просто птичка, а Большая Листвень? (Листвень, оказывается, было имя матери).

А она ответила:

– Нет, не птичка и не дух, а бабочка.

А дело было еще когда снег лежал, в мае. Стало быть, свою смерть она откладывала до июля.

И после такого разговора они оба немного посмеялись, потому что в их племени плачут только грудные дети и потерявшие разум. Остальные же безмолвствуют и улыбаются, когда нечего сказать по делу.

Но шаманы-то могут плакать, они и визжат, орут, скулят, ревут не своими голосами (чужими, конечно), и воют, рыдают. Им можно, хотя тоже в определенных обстоятельствах, при камлании.

Профессор Елена еще добавила, что после этих рассказов, когда Эрик ушел, у нее пропала связь с интернетом, невозможно было отправить нужные письма, какая-то кутерьма началась, а Эрик исчез, мобильный его был вне линии связи, домашним же номером его телефона Елена не запаслась.

И вообще начались мистические совпадения, утром, когда она пила кофе при включенном телевизоре, в сериале почему то ни к селу ни к городу сказали фразу «Его мама умерла».

Елена Прекрасная вообще встревожилась, подумала, что с Эриком происходит что-то ужасное. Она верила в такие случайные рифмы судьбы.

Но через сутки на один звонок он все-таки ответил тихим и странным голосом, что находится сейчас на родине и позвонит потом.

Профессор Елена по такому звуку его голоса сразу поняла, что мама Эрика либо умирает, либо уже умерла.

Эрик появился только спустя неделю, уже без звонка и по собственной воле (а Елене, делать нечего, пришлось вызвать нового мастера из университета).

Приехав, Эрик сел пить чай с вареньем и рассказал, что маму похоронили. На отпевании присутствовал и Гусиная Ножка, тот сосед. Он сидел рядом с семьей Большой Листвени в их протестанской церкви. И вот туда под звуки органа (играли на синтезаторе) влетела черная бабочка. А это еще не время было для бабочек, еще стоял июнь. Все прихожане как завороженные следили за ее полетом. Все уже знали предсказание Листвени. Бабочка долго болталась в воздухе и наконец, выбрав место, села на плечо Магнуса Гусиная Ножка. Магнус даже засмеялся от неожиданности. А все за ними следили. Все остальное время Магнус сидел как одеревенелый, не смея шелохнуться. И люди вокруг тоже боялись дышать. Некоторые еле удерживались, чтобы не вскочить с места, слегка привставали, чтобы лучше рассмотреть черную бабочку. Она здесь! Большая Листвень здесь!