– Не перетопчите моих врагов, Стомвель! – прокричал д’Артаньян, пытаясь вклиниться между двумя повозками. – Это будет нечестно!

– По уцелевшим я специально прокачу весь свой обоз! Это я вам говорю, капитан Стомвель!

Убедившись, что они потерпели поражение, разбойники попытались уйти по лесу, но не учли, что сразу за опушкой начинался густой кустарник, который уже успели охватить полукругом мушкетеры и баварцы. Приблизившись к этому терновому полю, повозки Стомвеля развернулись, а сидевшие на них солдаты охраны расстреляли кустарники из ружей и пистолетов, словно охотились на куропаток.

Двое разбойников попытались прорваться у небольшой рощицы, возле которой оказался виконт де Морель. И мушкетер вряд ли долго продержался бы, если бы возникший неподалеку д’Артаньян не рассек голову коня одного из нападавших, вынудив его спешиться. А потом, спешившись сам, сразился с ним, после третьего же выпада ранив в ногу.

– Кроме всего прочего, вы еще и фехтовать-то не умеете, сударь, – сделал ему замечание лейтенант, выбивая из рук саблю и прижимая острием шпаги к стволу дерева.

– Вам помочь, граф? – услышал он позади голос де Мореля.

– Вы, как всегда, кстати, виконт. Будьте добры, покажите этого негодяя капитану Стомвелю. У него свои счеты с этими разбойниками, где бы они ни встречались на его пути. Своего вы, надеюсь, не упустили?

– Увы, он бежал, – угрюмо признался виконт.

– Вот так всегда, де Морель. А что было бы, если бы я не спешил их обоих?

Мимо них прорывалась еще одна группа из трех разбойников. От сабельного удара одного из них д’Артаньян уклонился, припав к стволу дуба, а вслед другому метнул рапиру, словно дротик. К изумлению де Мореля, она вонзилась разбойнику в спину так глубоко, что, взвыв от боли, тот свалился на куст терновника.

– Прошу прощения, мессир, – бросился к нему д’Артаньян. – В сражении с разбойниками я иногда использую и этот, не самый благородный, прием.

Прежде чем извлечь рапиру, он еще сильнее вогнал ее в спину сраженного и лишь тогда вернулся к де Морелю, опасаясь, как бы от того не ушел еще и раненый пленник.

Когда через несколько минут бой был завершен, французы и баварцы привели к лагерю целый табун лошадей и принесли два десятка пистолетов. Один солдат из отряда Стомвеля был убит, один ранен. Раненным в ногу оказался и гвардейский лейтенант Морсмери. Однако все это не могло затмить радости победы.

– Кого это вы привели, господа мушкетеры?! – воскликнул Стомвель, увидев перед собой разбойника, раненного д’Артаньяном. На другого пленного он попросту не обратил внимания. – Да это же не кто иной, как сам главарь! Ты кто? Ты ведь и есть тот самый Шульмах? – спросил он по-германски, упираясь кончиком сабли ему в живот.

– Видит Бог, нет.

– Но ведь это ты требовал, чтобы мы без боя отдали вам обоз и убирались восвояси.

– Требовал действительно я, однако настоящий Шульмах сумел уйти.

– Ну-ка, подведите мне вон тех двоих разбойников, – потребовал капитан, вновь садясь в седло.

Одного из пленников он зарубил сразу же, не молвив ни слова. Над другим занес саблю и сказал:

– Если хочешь жить, скажешь мне правду. Кто этот человек?

– Шульмах, – ответил тот, становясь на колени. – Шульмах он, пощадите меня!

– Ладно, пощадим его, – объявил Стомвель, – пусть им занимается местная полиция. А этого, – указал на главаря, – свяжите и положите на дороге, по которой мы будем возвращаться к заезжему двору. Ты хотел владеть этим обозом, негодяй? Он весь твой, это я тебе говорю, капитан Стомвель, – заявил он, когда приказ был выполнен и главаря, привязав к двум деревьям, уложили между ними на дорогу. – Пропустить через него все повозки! Если после этого он выживет – тогда я признаю, что Господь благосклонен даже к разбойникам!

И, презрительно сплюнув в сторону обреченного, присоединился к офицерам-мушкетерам, твердо решившим провести остаток вечера за кружкой пива в таверне заезжего двора.

– А ведь знаете, почему мы задержались здесь, граф – спросил Стомвель, когда проклятия главаря разбойников потонули в скрипе колес и ржании испуганных лошадей, не желающих наступать на человека. – Потому что решили нанести визит вежливости баронессе Лили фон Вайнцгардт.

– Как, и вы тоже – с визитом вежливости, капитан?! – шутливо удивился мушкетер. – Вот уж не подумал бы.

– Только в надежде увидеть в замке баронессы вас, господин лейтенант.

– И чем это кончилось для обитателей замка?

– Мы не успели. Ровно на сутки. Баронесса, оказывается, тоже нанесла в свое родовое гнездо всего лишь визит вежливости, после чего вновь отбыла в замок Вайнцгардт, поближе, как я понял, к Франции.

– Еще сегодня утром ваше сообщение оказалось бы для меня неоценимым, капитан.

– Поверьте, граф, если бы нам удалось застать баронессу, мы конечно же уговорили бы ее задержаться и подождать вас. Но она, очевидно, рассчитывает, что уж в том, рейнском, замке обязательно дождется. Хотя, можете мне поверить, здесь у нее не замок, а целая крепость. Никогда бы не подумал, что это невинное создание станет владельцем таких неприступных каменных цитаделей. Зачем они ей, граф? – хитровато улыбнулся Стомвель, подкручивая седеющий ус. – Нет, вы все-таки подумайте над моим вопросом. Это я вам говорю, капитан Стомвель.

При свете полной багряноликой луны башня представала перед баронессой Лили фон Вайнцгардт как мрачное видение веков, возродившееся из небытия, из каменной вечности горного плато, из ее собственной фантазии. И обер-мастер фортификационных дел Гутаг был здесь ни при чем. Единственная его заслуга заключалась в том, что он сдержал свое слово: рабочие трудились, как проклятые, и сегодня, до заката солнца, башня была завершена.

Уже трое суток баронесса старалась не заглядывать в этот уголок замка Вайнцгардт, дабы не видеть его недостроенным. И только сегодня, когда рабочие разошлись и вышла луна, пришла сюда, буквально прокралась на этот высокий страшный выступ, и замерла, восхищаясь тем единственным, что способно пережить века, чтобы остаться легендой рода Вайнцгардтов, легендой всего этого края – “Башней Лили”, башней баронессы Лили фон Вайнцгардт.

Вечером летописец замка и рода Вайнцгардтов успел записать, что «сегодня обер-мастером Гутагом возведена новая башня, названная «Башней Лили» в честь баронессы Лили фон Вайнцгардт, по чьему повелению она и была воздвигнута».

Баронесса подошла к стене, пальцами прощупала студеную шершавость одного камня, второго, третьего… Это ее башня, ее вечность. Казалось, что она возведена здесь давно, и под завывание вечернего ветра в ее бойницах оживают голоса некогда обитавших, гибнувших в ней во время осад и сражений людей.

– Вы правы, баронесса, – вдруг услышала за своей спиной голос старого мастера, – вся история человечества написана башнями крепостей. Камни сохраняют голоса и лики людей, они же источают видения, способные являть наше прошлое и будущее. Всю свою жизнь я строил замки и крепости, и потому, как никто, способен понимать вас.