свидетельство, согласно которому Ионафан был учеником Гиллеля, то придется признать и другое, согласно которому Ионафан получил свой пересказ из уст Аггея, Захарии и Малахии, и приписать ему необычайно долгую жизнь. Тот, кто принимает одно свидетельство, должен верить и другому; тот, кто отвергает одно, должен сомневаться и даже отвергать другое. Ибо оба они совершенно схожи и обязаны своим происхождением одному и тому же интересу: один хотел повысить репутацию сверхвидца, или, скорее, она уже была создана, а другой хотел лишь оправдать почитание сверхвидца, связав его со старыми прославленными учителями. Если один довольствовался тем, что сделал его учеником Гиллеля, то другой пошел дальше и сделал его учеником последних пророков, которые теперь вдруг стали современниками друг друга.

Гезениус считает, что ему удается избежать этой опасной дилеммы с помощью естественного объяснения. «Предание, — утверждает он, — что Ионафан получил свое объяснение от пророков Аггея, Захарии, Малахии само по себе, по традиции, свидетельствует о большом авторитете, в котором, должно быть, находилась его работа. Но в то же время это свидетельствует и о том, что она могла наставлять его в любую эпоху, которая приходила ей на ум. По ее мнению, Ионафан лично общался с этими пророками и получил свой надзор из их уст, подобно тому, как непосредственно перед этим Онкелос записал свой пересказ Евангелия на основании информации, которую ему устно передали Елиезер и Иисус Навин.

Но когда в Талмуде действительно приводятся отрывки, которые встречаются в переводе Ионафана, то это всегда сопровождается словами: «как Раб перевел Иосифа». Дважды даже сверхзаметный перевод предполагаемого Ионафана цитируется со словами: «Раб Иосиф говорит».

Защитникам старости пересказа Ионафана должно быть очень неудобно, что он цитируется в Талмуде, ведь раб Иосиф, как предполагается, умер в 325 г. н.э. Либо игнорируется тот факт, что пересказ ни разу не приводится как принадлежащий Ионафану. Либо говорят, что все отрывки «цитируются из Ионафана раб Иосифом†)». Но что за странный способ цитирования, если настоящий автор, чьим трудом владеют и который так легко привести под своим именем, никогда не называется, а его собственность всегда представлена под чужой фирмой. Зачем было бы цитировать отрывки, принадлежащие повелителю, если бы их можно было так легко получить из первых рук? Однако это объяснение ошибочно уже тем, что навязывает слову bann значение, которого оно никогда не имело. Оно всегда означает «упускать из виду», но никак не «руководить». Рабби Йосеф, и только он, упоминается как надзиратель; именно рабби Йосеф, без надзора которого, как сказано в этих двух отрывках, смысл Писания во многих местах остался бы неузнанным.

Рабби Йом Тоб лучше знал эту проблему. Он говорит, что рабби Иосиф был слеп и читал отрывки Писания на халдейском языке, поскольку халдейская традиция в его время еще не была записана и существовала только в устной форме. Это было бы уже слишком большим признанием, так как из этого следовало бы, что Ионафан не записал свой перевод.

Единственный выход из противоречия — признать его. Согласно последовательному свидетельству талмудических писаний, перевод, который сейчас приписывается Ионафану, принадлежит рабби Иосифу, жившему в IV веке после Рождества Христова. Репутация, которую постепенно приобрел этот пересказ, привела к тому, что его стали диктовать последние пророки, и если теперь спросить, кому он был продиктован, то, по крайней мере, можно с уверенностью сказать, что рабби Иосифу, возраст которого был еще слишком хорошо известен, он не мог быть упомянут. Как возникло имя Ионафан, сын Уззиэля, известно богам.

Но мы можем сказать, как они пришли к тому, чтобы приписать Онкелосу нарушение Гесеса, дошедшее до нас под его именем. Ибо мы должны упомянуть об этом, поскольку это объясняет два отрывка 1 Mф. 49, 10. 4 Mф. 24, 17, прямо относящиеся к Мессии.

Если Онкелос упоминается в Вавилонском Талмуде четыре раза, то наиболее значимым для нас должен быть тот отрывок, в котором он, как утверждается, толковал Закон. Ничего об этом не говорится, когда сообщается, что он был современником Гамалиэля. Так же мало упоминается о нем и в Гиттине F. 56, 2 как о сыне Калонима, внуке Тита и современнике Адриана. То, что оба раза упоминается один и тот же дядя, хотя он не мог быть одновременно учеником Гамалиила и современником Адриана, видно из того, что оба раза он называется прозелитом и даже рассказывается в последнем месте, как он беседует с Адрианом о своем обращении в иудаизм. В третий раз он снова называется прозелитом, и о нем рассказывается, что, приняв обрезание, он бросил имение своих родителей в мертвое море. Здесь также еще не сообщается, что он передал благословение, но теперь происходит странная, необычная вещь: Иерусалимский Талмуд судит то же самое об Акиласе, который перевел Писание на греческий язык. Наконец, когда в Мегиле F. 3, C. 1 сообщается, что Онкелос перевел Евангелие по указанию Элиэзера и Иисуса Навина в I веке до н.э., затруднение достигает своего предела, поскольку Иерусалимский трактат то же самое сообщает о Акиласе, переводчике с греческого!

До V века н.э., до Вавилонского Талмуда, никто ничего не знал о некоем Онкелосе, передававшем Закон, а теперь, когда мы знаем о нем все и сразу, все, что мы можем о нем рассказать, — это то, что сообщается в Иерусалимском Талмуде о греческом переводчике Акиласе? Этот Онкелос должен был быть историческим лицом? Эйхгорн справедливо заметил, что нет сомнений в том, «что поздняя Вавилонская Гемара[17] перенесла на своего Онкелоса те известия, которые она нашла об Акиласе в более древней Иерусалимской Гемаре». Эйхгорн будет прав и до тех пор, пока новейшие критики будут называть его доводы произвольными, не имея даже видимости доказательств. Дело настолько убедительно говорит против отрицания преклонного возраста Онкелоса, что достаточно просто опустить утверждения талмудических писаний.

Эйхгорн все еще предполагает, согласно Моринусу, что позднего автора халдейского Таргума действительно звали Онкелос. Вольф же уже отметил, что оба имени, Акилас и Онкелос, являются одним и тем же, и возникли диалектически. Конечно, теперь Вольф говорит, что в обеих Гемарах имеется в виду один и тот же автор Халдейского Таргума, но из того факта, что Акилас Иерусалимского Талмуда называется прозелитом, следует, что под ним подразумевается греческий переводчик. Таким образом, остается только констатировать, что во времена Вавилонской Гемары поздний халдейский пересказ Закона приобрел известность, что его автор не был известен, и что теперь никто не верит иначе, как в то, что тот, о ком Иерусалимская Гемара сообщает свои басни,