Господи, сколько же смятения было тогда в моих мыслях. Но Брукнер буквально выбил почву у меня из-под ног, открыл в моей душе новые богатейшие залежи горя. Стоит только поверить, что ты научился справляться со своим страданием, можешь держать его где-то на отдельной полочке — хлоп! — и оно атакует новый участок твоей души. И происходит это внезапно, безжалостно — даже если тебе удавалось отвлечься от этого надолго, на многие часы, оно вдруг набрасывается из-за угла, напоминая, что эта пытка бесконечна, боль неутолима, исцеления не будет.

Разумеется, мне совершенно не в чем было винить Верна, но тем не менее с этого дня я держалась от него на почтительном расстоянии.

— Знаете, — однажды заговорила со мной Рут, — когда я узнала всю правду о Верне Берне… в общем, я зареклась когда-либо делать поспешные выводы (пусть даже моих добрых намерений хватило минут на десять). Верн Берн. Я, честно говоря, давно определила свое к нему отношение, классифицировала и считала его этаким персонажем «южной готики».[103]А оказалось, что я попала пальцем в небо, промахнулась, да еще как! Наш парень преподавал музыку на востоке. Жена от него сбежала с каким-то типом из конной полиции, устроила омерзительный бракоразводный процесс и обчистила его до нитки. В это время у его дочери — ей не было и пятнадцати — диагностировали злокачественную шизофрению, так что пришлось поместить ее в специализированное заведение, где она находится уже с конца восьмидесятых. Наш бедняга Верн запил по-черному и в результате лишился места. Ему ничего не оставалось, как вернуться в Канаду под крыло мамочки-вдовы. Но надо отдать ему должное. Переехав сюда, он полностью отказался от спиртного — вступил в общество «Анонимные алкоголики» и все такое, — а потом нашел работу в библиотеке. Я слышала, что он был тихим, спокойным мужиком, пока все это на него не свалилось. А после этого стал уж совсем тихим. А уж когда пять лет назад у него обнаружили рак простаты…

— Боже милостивый!

— Да уж, действительно. Но с людьми всегда так. Снаружи все кажется гладенько, а копни поглубже — там ужас что творится. Да все мы такие. В общем, после операции, которая прошла успешно, он вроде бы, как я поняла, снова начал пить, но держит это под контролем. Хорошо, хоть с материнским домом ему воздалось по справедливости. Не бог весть что — небольшой коттедж постройки шестидесятых. Но это «не бог весть что» в Калгари все же на сегодняшний день стоит четыреста или даже пятьсот тысяч. В общем, вот вам история Верна Берна. И теперь вы знаете, почему меня за глаза называют Штази. Потому что я знаю все обо всех. Но такова уж библиотечная работа — надо же себя чем-то занимать, чтобы коротать время. Только знайте, я, конечно, сплетничаю, зато не злословлю. На самом деле, почти все наши сотрудники мне симпатичны, даром что я день-деньской готова перемывать им косточки.

— Хотите сказать, что вам симпатична даже Марлин Такер? — поинтересовалась я.

— Марлин Такер не нравится никому.

Марлин Такер… Она возглавляла отдел комплектования фондов — этот пост в нашем тесном мирке давал определенную власть, которой она беззастенчиво пользовалась, раздражая всех и каждого.

«Распорядительница» — так окрестила ее Рут, потому что Марлин постоянно повторяла, что она «в свое время» сама примет «оптимальное решение», напоминая, что без ее ведома и одобрения не будет приобретена ни одна книга из тех, которые, по вашему мнению, следовало бы иметь в собрании библиотеки.

Обладательница весьма заурядной внешности, эта сорокалетняя женщина питала пристрастие к платьям в цветочек, вышедшим из моды еще до трагического падения Лоры Эшли[104]с лестницы. Держалась она подчеркнуто любезно и официально, будто со своими подданными, особенно это чувствовалось всякий раз, когда она играла в «распорядительницу».

— Сотрудник с вашим послужным списком и такой квалификацией — прекрасное приобретение для библиотеки, — сказала мне Марлин вскоре после моего выхода на работу. — Возможно, вы могли бы что-то посоветовать мне в том, что касается пополнения нашего собрания.

Спустя несколько месяцев я по ее распоряжению, просидев больше тридцати часов сверхурочно, составила длинный перечень тех авторов, книг которых недоставало в библиотечных фондах. Увидев, что, по моему мнению, на наши полки предстояло поставить минимум четыре сотни томов, Марлин сразу окаменела.

— Четыреста позиций! — воскликнула она, негодующим тоном давая понять, что я преступила свои полномочия и вышла за рамки дозволенного.

— Но вы же сами просили… — парировала я.

— Да, но могла ли я предположить, что вы представите такой недопустимо раздутый список!

— Четыреста одиннадцать наименований — довольно скромный запрос.

— Это отнюдь не так, если, конечно, помнить, что на приобретение ежегодно выделяется весьма скудная сумма.

— Разве местные власти не добавили к нему еще четыреста тысяч долларов на комплектование библиотечных фондов? Не потому ли вы и поручили мне составить этот список?

— Я действительно сочла вас наиболее компетентным сотрудником для этого задания. Но, по правде говоря, первое издание полного собрания сочинений Стивена Ликока…[105]как можно… это же безумные деньги…

— В Виктории есть торговец антикварными изданиями, готовый уступить нам полное собрание за девять тысяч.

— С какой стати Центральная библиотека Калгари должна выкладывать девять тысяч долларов на первое издание Стивена Ликока?

— По двум причинам. Во-первых, этот писатель — классик, канадский Марк Твен…

— Я прекрасно знаю, кто такой Стивен Ликок.

— И во-вторых, через пять лет эти книги наверняка будут стоить вдвое дороже, так что наша инвестиция удвоится.

Этот довод застал ее врасплох.

— Откуда вы можете это знать?

— Я навела справки через Интернет. И обнаружила, помимо всего прочего, что сейчас в Канаде выставлено на продажу всего четыре полных собрания Ликока тысяча девятьсот третьего года издания. Три из них принадлежат книготорговым фирмам из Торонто, которые запрашивают за них от семнадцати до двадцати четырех тысяч.

— И отчего же, хотела бы я знать, в Виктории это стоит так дешево?

— Этот букинист — независимый дилер, к тому же работает в простом гараже рядом с домом, поэтому наценки и накладные расходы у него минимальны. К тому же ему самому это издание досталось при распродаже недвижимости, и он хочет поскорее сбыть его с рук.