– Мне очень жаль, – говорил Кон Богине. – Я знаю, как неубедительно звучит моя история. Но мне больше нечего вам сказать. Через все это было непросто пройти – и для мисс Сэддон, и для меня тоже.

Повисла тишина. Я поставила свою чашку с чаем на пол и потянулась к карману за ножом, ножом, который даже в темноте светится солнечным сиянием и обожжет Кона, если коснется его. Я секунду подержалась за него, прежде чем достать из кармана, думая о том, труп я сейчас или нежить – Кон пообещал, что я не могу обратиться, только погибнуть. Вероятно, я – новая форма зомби, в таком случае это объясняет, почему так плохо работают мозги, и почему все кажется таким нереальным, даже мой собственный страх. У зомби мозг всегда отказывает первым, а вот сердце может еще какое-то время биться. Если я мертва, значит, не могу защитить Кона от солнечного света. Нож в руке был теплым. Тепло тела. Но зомби обычно холодные. Как и любая нежить. Тепло ножа было как дружеское прикосновение к моим пораженным гангреной рукам. На глаза вдруг навернулись слезы. Разве зомби плачут?

Я достала нож. Я прилагала все возможные усилия, чтобы быть здесь, чтобы присутствовать в этой комнате вместе с Коном, Патом и Богиней Боли.

– Извините, – сказала я, – я должна вернуть ваш нож, пока, э-э… не забыла.

Мне следовало объяснить, почему я боюсь об этом забыть, а в первую очередь – почему вообще нож мистера Коннора оказался у меня, но я уже ни о чем не могла думать. Все свои силы я использовала на то, чтобы оставаться здесь, и на мысли сил уже не осталось.

Я бы и не подумала, что это сработает. Но никаких других идей все равно не было.

Кон повернулся ко мне. Он чуть не забыл о необходимости выглядеть, как человек. Когда я бросила нож, его рука дернулась к тому месту, где он будет через мгновение… я почувствовала, что он проверяет себя. Он поймал нож очень ловко, но в пределах разумного. В пределах возможностей человека. Поймал – и сжал в пальцах, опуская руку на колено. Нож исчез. Если и можно было увидеть, как нож обжег его, если нож его вообще обжег, если он все еще был наполнен солнечным светом – моим светом, – то никто из присутствующих этого не заметил. Кон отставил чашку, освобождая вторую руку.

– Спасибо, – сказал он и повернулся к Богине, словно ожидая очередного вопроса.

Затем и на нашей улице случился праздник. По рации передали что-то настолько важное, что один из лизоблюдов решился шепотом передать сообщение Богине, и этим, вероятно, отвлек ее от нашей странной выходки с ножом. Что бы там ей ни передали, но эти новости явно ее не обрадовали.

Затем она выдохнула, словно выпуская из себя напряжение. Словно давая всем присутствующим понять, что можно расслабиться. Я не расслабилась. Кон тоже, хотя он никогда не расслаблялся, и вряд ли бывал когда-либо напряжен. Он просто был, и все. Пат тоже не расслабился. О его людях Точно сказать не могу – они были вне поля моего зрения. Но лизоблюды тоже не расслабились. Наверное, им запрещено расслабляться по условиям контракта. Богиня перевела взгляд на нас и улыбнулась. Не самая приятная улыбка. Я бы даже сказала, что у Кона выходит лучше.

– Ладно, – сказала она. – Это была долгая ночь, и всем нам лучше отдохнуть. А вы, два воина, – она хотела, чтобы это прозвучало без иронии, но ей это не удалось, – в соответствии с последними сообщениями, приняли участие в Уничтожении крупного вампирского логова, может быть, даже стали орудием этого уничтожения. Вы должны простить мою сегодняшнюю чрезмерную въедливость, но такое происходит не каждый день, и ООД должно знать как можно больше обо всех событиях, которые касаются Других, особенно темнейших из них. Иначе агентство потеряет свою эффективность. И чем быстрее мы опросим всех свидетелей, тем лучше. Я была бы вам очень признательна, если позже, когда вы отдохнете, вы вернетесь сюда и заполните бумаги, которые можно будет приложить к делу. Также я была бы признательна, если в будущем мы бы смогли продолжить наш разговор. Иногда бывает так, что память возвращалась к свидетелям постепенно; может быть, если мы лучше разберемся в том, что произошло, то сможем рассказать вам какие-то подробности, которые, в свою очередь, вызовут у вас новые воспоминания. Вполне возможно, что в произошедших событиях вы сыграли ключевую роль, и нам необходимо выяснить, в чем именно эта роль заключалась. А пока, – она уже говорила на ходу, – после такой ночи утренний свет поможет нам всем почувствовать себя лучше.

На слове «лучше» она отдернула штору. Поток солнечного света, приглушенный затемненным стеклом, но тем не менее именно и вне всяких сомнений солнечного света, обрушился на Кона.

Насколько быстро сгорает вампир после контакта со светом? Везде говорится, что мгновенно, но что такое мгновенно? Одна секунда? Десять секунд? Я сидела спокойно, каменно спокойно, нервы как будто сжались в комок. Кон, конечно же, выглядел как всегда: не напряжен и не расслаблен. Двадцать секунд. Тридцать. Тридцать секунд – это уже не мгновенно, ведь так?

Разве можно сравнить способность живого человека защитить вампира от влияния солнечного света со способностью одного маленького неодушевленного, но заряженного солнечным светом перочинного ножика?

Сорок секунд. Пятьдесят.

Шестьдесят.

Довольно.

Я зарыдала, и Кон тут же вскочил со своего стула – так же мгновенно, как то пламя, которое так и не появилось, – и опустился на колени рядом со мной, положив руку мне на плечо. Мое одеяло спало. Я услышала шелест, словно падающие осенние листья.

Деревья непроницаемы для черной магии.

Рука, сжимающая мой нож, все еще была прижата к телу.

Мне казалось, что это не должно показаться ненормальным – после того, что мы пережили вместе, он кладет руку мне на плечо. Может, мы и называли друг друга «мистер Коннор» и «мисс Сэддон», но мы выбежали из тех дверей, держась за руки. Я повернула голову и посмотрела на него, посмотрела в его изумрудно-зеленые глаза, в лицо монстра, которого я спасла, и который спасал меня не помню уже сколько раз, в том числе и с помощью того, что он сам называл «связью». Может, поэтому я чувствовала, как моя дремавшая доселе сила растекается по его телу, по его кровеносным сосудам, а специальная порция спешит к обожженной руке. Я положила обе руки – обе мои нечистые руки – ему на плечи, прижалась к его груди, и рыдала, рыдала, а его тепло, почти человеческое тепло его тела, которое мои ладони ощущали через грязную и рваную рубашку, было похоже на тепло моего ножа – как дружеское прикосновение.

Я собиралась зарыдать, устроить сцену, чтобы дать Кону возможность для маневра, дать ему шанс закрыться от света, но это оказалось очень просто, слишком просто, и, начав плакать, я уже не могла остановиться. Только через несколько минут я перешла в состояние икоты и всхлипываний, до этого момента все ребята Пата носились вокруг меня с платками, салфетками и свежими чашками чая. Богиня и ее люди даже не шелохнулись. Она была похожа на антрополога, наблюдающего за нелепым древним ритуалом: совсем не то, что ожидалось от этой особи, и поэтому вдвойне интересно, к тому же особи удалось обратить все это себе на пользу. Мне это не понравилось, но сейчас не время для таких мыслей.