– Да, у наших императриц их коронация совпадала с коронацией супругов. Но было одно исключение – коронация второй жены Петра Великого Екатерины… Как известно, она вначале была возлюбленной Государя и, будучи возлюбленной, родила ему дочерей. Но Государь повелел ее короновать. После коронации ее дети, рожденные до брака, были «привенчаны» и обрели права законных детей Петра Великого.

Конечно! Бывшая кухарка пастора Глюка… Слава Богу, добрая кухарка решила из гроба помочь милой!

Я сделал вид, что смотрю на него сурово. Но храбрый армянин все понял, не смутился.

– Коронация Светлейшей может быть назначена уже на август этого года.

Я продолжал сурово смотреть на него. Но он не дрожал даже под пулями. Так что спокойно закончил мысль:

– Это такое счастье, Ваше Величество, у нас будет новая Императрица… Причем русская Императрица… и русский Цесаревич.

– Я запрещаю вам это произносить, – сказал я строго.

Но боюсь, что мои глаза предательски ликовали.

Вчера приехал Цесаревич вместе с семьей…

Сжав зубы, выказывает расположение милой! Минни старается, но не может скрыть обычной злости.

Я решил пощадить их чувства.

Теперь в одно воскресенье за обеденным столом рядом со мной сидят Саша и Цесаревна. Но уже в следующее воскресенье я отправляю Сашу с семьёю на долгую прогулку. И тогда за столом рядом со мной сидит милая.

Цесаревич обычно едет к Мише (Великому князю Михаилу Николаевичу). Он живет в Ай-Тудоре вместе с детьми и будто бы заболевшей женкой, на самом деле не желающей нас посещать.

Так что у Цесаревны есть с кем посплетничать. А сколько злословия ждет впереди, когда милая станет Императрицей!

Как же я счастлив! Утром с милой скачем верхом, днем вместе играем с детьми в парке, вечером сидим на верхней веранде. И, обнявшись, часами смотрим в море.

Уже тридцатое августа…. Как же бежит время! Сегодня исторический день. Мы начали движение к Конституции. Лорис доложил окончательный проект участия выборных представителей от земств и городов в законодательной деятельности Государственного совета. К сожалению, милая уснула во время доклада. Ночью попытался объяснить ей всю невероятность происходящего… Я успел ей только сказать:

– Впервые в истории династии в наше высшее государственное учреждение вводится народное представительство – этот основной европейский принцип. Впервые выборные представители будут участвовать в принятии законов…

Обнаружил, что она опять уснула, оставив меня наедине с моими сомнениями…

Я боюсь. Я посягаю на святая святых – на самодержавие! Да, преобразованный Государственный совет – еще не парламент, но легко может стать его зародышем и предшественником. Отмена крепостного права родила пожары и нынешние убийства. Что даст этот путь к Конституции?.. Опять вспоминал Сашины слова о Конституции: «Слушаться каких-то скотов…»

Так что в одном уверен: если я ошибусь, то Саша, став царем, всё отнимет обратно. Отнять – ума не нужно, а силы у него хватит!

Как прелестно она спит! Как ребенок – посапывает во сне, пытаясь меня обнять, будто от кого-то защититься… Ответила на мою ласку, умоляя:

– Только ничего не говори! Так хочется спать…

Зато проснувшись, она сразу…

Всю ночь не спал. Слушал, как бьют часы в комнатах, как в адъютантской скрипели шаги, – говорят, это привидение какого-то бородатого крестьянина, живущее в подвале… Это был какой-то сектант-хлыст. За что его и запороли. Во время порки кричал: «Убиваете! Запомните, цари, я еще к вам приду! Еще свидимся напоследок перед вашей смертью, цари! Быть вам пусту, Романовы!»

Поезд из Ливадии. Слава Богу, прибыли в Москву без происшествий. Жили в Николаевском дворце. Показал любимой комнату, где я родился.

Она целовала кровать, где мама меня родила.

21 ноября 12 часов дня. Прибыли в Санкт-Петербург. Слава Богу, опять без происшествий. На Николаевском вокзале собралась встречать вся семья. Согласно церемониалу, милая должна была следовать в процессии вслед за всеми Великими княгинями. Я схитрил – приказал остановить поезд на последней станции под Петербургом. И сюда, в поезд, привезти семью.

Надо было видеть их лица! Они так ждали ее унижения…

Приехав в столицу, сели в экипаж и вместе с детьми отправились в Зимний дворец.

Скачущие на лошадях казаки защищают карету телами от взрыва. Целый эскадрон. Тошно смотреть!..

В Зимнем дворце милую ждал подарок. Вместо прежних жалких комнат приготовлены великолепные Машины апартаменты – истинное жилище Императрицы. Позвал сына. Пришлось Саше, сжав зубы, выказывать расположение милой!

И все-таки реформа мучительна. Меня пугают энергия Лориса и вечный опасный энтузиазм Кости. Счастливый Председатель Государственного совета – Костя. В совете впервые появятся выборные члены… Нужно особенно внимательно проследить за выборами этих представителей земств и городов. Ведь все несчастья Людовика Шестнадцатого начались с того дня, когда он созвал совещание нотаблей. Нотабли оказались бунтовщиками… Но как проследить?! Господи, научи, помоги!

Помню, когда Наследник вернулся из Ливадии, он неожиданно остроумно и даже зло показывал, как Государь, давно решившись на опасный проект, начал любимую игру. Как он привычно плачет (это у него с детства), мучается сам и мучает всех окружающих… Никогда не ожидал от туповатого Цесаревича такого остроумия.

Только что справили Новый год – и вот уже к концу подходил январь… Стоял крепкий морозец.

Последнее время я часто вспоминаю о Мадонне… Помню наш разговор о евреях. Она сказала, что первый её мужчина был еврей, учитель-студент. Он говорил ей: «Мы в мире вечные странники… И Господь следит, чтоб мы чувствовали свою одинокость, пока Моисей снова не приведет нас на Землю нашу Обетованную. Как только мы ощущаем себя вместе с другими, Господь нас наказывает…»

Ее отец попросту пристрелил еврея, когда узнал, что они вместе.

…Сегодня ночью она мне приснилась. Я видел ее тело. Она долго целовала меня… как я люблю. Ее губы… И я вошел в нее… Наслаждение до муки… до смерти. И тогда кто-то в бобровой шубе выстрелил сзади… И я знал – это ее отец!

Каково же было мое изумление, когда я, идя по Невскому, наткнулся вдруг на эту бобровую шубу! Шуба подлетела на извозчике, соскочила с саней, и лицом к лицу – Боже мой, это был Баранников! Как он был хорош в этой шубе нараспашку, с оливковым лицом из-под бобровой шапки… Восточное нежное лицо, и только взгляд – ледяной.

Мгновение он смотрел на меня, будто не узнавая, затем торопливо повернул на Малую Садовую улицу… Остановился, обернулся… Я понял – проверяет, иду ли за ним.