Наемникам вскоре пришлось пожать плоды учиненной ими бойни. Кровопролитие ускорило размежевание сил внутри Тушинского лагеря. Сопротивление возглавил ближайший соратник Болотникова атаман Юрий Беззубцев. Пану Млоцкому, посланному в Серпухов, пришлось первому оплатить счет. Жители Серпухова подняли восстание. Казаки Беззубцева, не желавшие переходить на королевскую службу, поддержали их. Отряд Млоцкого подвергся поголовному истреблению. Восстало население нескольких других городов, верных Лжедмитрию II.

Ружинский, Заруцкий и другие вожди Тушинского лагеря громко бранили «царицу московскую», якобы повинную в кровопролитии. Они объясняли казачий бунт ее происками. Марина опасалась, что гетман бросит ее в тюрьму или отошлет к королю под Смоленск.

«Царица» принуждена была искать спасения в Калуге. Самозванец выслал ей навстречу 3000 казаков, но поляки подстерегли их и разогнали. В ночь на 13 февраля 1610 г. Марина, надев казачье платье, верхом, с двумя слугами и десятком донцов тайно покинула Тушино и отправилась в путь. Но вместо Калужской дороги она попала на Дмитровскую. Тут ее «изловила» стража пана Петра Сапеги. Тот еще в январе отступил в Дмитров. Соперничество Ружинского и Сапеги было на руку «царице». Сапега устроил Марине торжественную встречу.

Покидая Тушино, Мнишек обратилась к польским солдатам с прощальным посланием. Оно было выдержано в патетическом тоне. «Царица» объявляла, что не может более выносить «оскорблений невинности и презрения»; «полно сердце скорбью, что и на доброе имя и на сан, от Бога данный, покушаются! С бесчестными (непотребными женщинами? – Р.С.) меня равняли на своих собраниях и банкетах, за кружкой вина и в пьяном виде упоминали».

Скопин нанес поражение Сапеге и предпринял штурм Дмитрова. При обороне крепости отличилась Марина. Видя малодушие солдат, она бросилась на вал с криком: «Злодеи, я женщина, и то не испугалась!»

Сапега не желал отпускать «царицу» из своего стана, но она пригрозила, что будет защищаться от него с преданными ей донскими казаками.

В конце февраля Сапега сжег Дмитров и отступил к границе. Переодевшись в мужское платье, Мнишек (то в санях, то верхом) уехала в Калугу.

Сбор налогов и грабежи позволили Лжедмитрию II пополнить казну. В воззваниях к солдатам он предлагал теперь всем, кто вернется на службу, по 40 злотых на коня сразу по прибытии в Калугу. Воззвания возымели действие. Весной солдаты подняли мятеж и толпами стали перебираться к «царьку». Толковали, что это Марина «взбунтовала воинство пана Сапеги», еще будучи в Дмитрове. Не дойдя до Калуги, польские наемники остановились на Угре и потребовали деньги. С согласия короля к ним явился гетман Сапега. Фактически он стал во главе всего калужского войска.

Самозванец и Марина горячо благодарили Сапегу, закрывая глаза на его подлинные цели. Для короля военная ситуация приобрела критический характер, и он старался использовать «воровскую» рать в своих целях. Дважды Сигизмунд посылал в Калугу посредников с предложением отправить в лагерь под Смоленск посольство для заключения союзного договора. В июле Лжедмитрий II выразил согласие заключить тесный союз с Речью Посполитой. Но к тому времени обстоятельства переменились.

В Тушине эмиссары Сигизмунда III продолжали переговоры с Филаретом и русскими тушинцами. Авантюра близилась к бесславному концу, и «воровские» бояре готовы были пуститься во все тяжкие, лишь бы продлить игру. По словам очевидцев, тушинцы – «как духовенство, так и бояре – целыми группами, в присутствии панов, целовали крест его величеству королю».

Однако тушинская дума не решилась объявить о переходе в подданство короля-католика. В глазах русских людей государь был прежде всего главой православного царства. Патриарх и «воровская» дума благодарили Сигизмунда III за милость, но сообщали, что при всем желании видеть на Московском государстве короля с его потомством они не могут решить столь важного дела без совета всей земли.

Как только самозванец бежал из лагеря, Филарет и бояре между собой тотчас договорились и вошли в соглашение с польско-литовскими командирами, что им не отъезжать «к Шуйскому и Михайле Скопину», а также ни Шуйских, ни иных бояр московских «на государство не хотеть».

Некогда Василий Шуйский, стремясь избавиться от первого самозванца, предложил московский трон сыну Сигизмунда III. Тушинцы возродили его проект, чтобы избавиться от самого Шуйского. Идея унии России и Речи Посполитой, имевшая ряд преимуществ в мирных условиях, приобрела зловещий смысл в обстановке интервенции. Тысячи вражеских солдат осаждали Смоленск, вооруженной рукой захватывали русские города и села. Надеяться на то, что избрание польского королевича на московский трон положит конец иноземному вторжению, было чистым безумием.

Тушинский лагерь распадался на глазах. Но патриарх и бояре по-прежнему пытались изображать правительство. В течение двух недель тушинские послы – боярин Михаил Салтыков с сыном, князь Василий Мосальский, князь Юрий Хворостинин, Лев Плещеев, Михаил Молчанов и дьяки – вели переговоры с королем в его лагере под Смоленском. Предлагая возвести на царский трон королевича, Михайла Салтыков «с плачем» говорил о необходимости сохранить в неприкосновенности православную веру и традиционные порядки Московского государства, а его сын высказывал надежду, что король умножит «права и вольности» народа.

Статьи об унии, представленные тушинскими послами, не сохранились. Но известен «отказ» (ответ) короля на эти статьи, датированный 4 февраля 1610 г. Этот документ был вручен тушинцам, а также распространен в Речи Посполитой и отправлен боярам в Москву. Сигизмунд III согласился с тем, что Московское царство, вступив в тесный военный союз с Речью Посполитой, сохранит полную автономию.

Русские статьи соглашения предусматривали, что Владислав Жигимонтович «произволит» принять греческую веру и будет коронован Московским патриархом по православному обряду. Ответ короля на этот пункт боярских «статей и просьб» носил двусмысленный характер. Сигизмунд не принял никаких обязательств по поводу отказа сына от католичества.

По тушинскому проекту Владислав должен был править Россией вместе с Боярской думой и священным собором. Потрясения Смутного времени раздвинули рамки земской соборной практики. Русским людям казалось теперь невозможным решать дела без соборов. Королевичу вменялось в обязанность совещаться по самым важным вопросам с патриархом, высшим духовенством, боярами и со «всей землей». Под «всей землей» тушинцы понимали прежде всего дворянство и торговые верхи.

Составители договора ни разу не упомянули о «московских княженецких родах». Подобное умолчание объяснялось тем, что княжеская знать, включая суздальских князей, в массе сохраняла верность династии Шуйских.

Тушинцы проявляли заботу о разоренных дворянах и осторожно отстаивали принцип жалования «меньших станов» (мелких детей боярских) по заслугам. Владислав не должен был «никого поневоле» выводить из Московии в Польшу. Русским дворянам разрешалось ездить для получения образования в другие государства. Договор гарантировал им сохранность поместий и «животов».