С УБИЙСТВАМИ было покончено. Все, что нужно было получить от этих «заказов», было получено. Все, чего нужно было достичь, достигнуто. Оставалось ждать тех, ради кого это совершалось…

— Лавочка ликвидирована! — сказал Мика и заставил Альфреда разрушить всю свою таинственную систему связи, базировавшуюся на тоскливых, беспомощных и безнадежных объявлениях службы знакомств во всех русскоязычных газетах Германии. — Начинается совершенно новый этап жизни!..

Так бодро закончил Мика, подумав про себя, что у него лично этот этап завершающий. Если не сказать — предсмертный.

* * *

Прошло еще три с половиной недели, и «Санфлауэр дель вебб компани», точно уложившись в контрактные сроки, отпраздновал окончание всех видов работ на Микином острове.

Мика и сильно подросший, но пока еще не всегда видимый Альфред — в основном на компьютере теперь работала Пусси — оплатили оставшиеся счета «Санфлауэра» и, взаимно удовлетворенные, распрощались друг с другом.

«Санфлауэровцы» покинули Микин остров, не оставив на нем ни одного шурупчика, ни одного сломанного кустика, ни одной кучки неубранного строительного мусора!

Тридцать два домика — белые и прекрасные, нафаршированные самой современной бытовой техникой, с телефонной станцией спутниковой связи, электричеством и всем необходимым для спокойной и творческой жизни — стояли в густых зарослях Микиного острова и ждали своих хозяев. И над их крышами высоко-высоко в небе плыли кроны гигантских пальм…

А будущие хозяева этих домиков все не ехали и не ехали.

И в душу старого Мики, Полякова стало заползать беспокойство. Почему Россия тормозит выезд стариков, до судьбы которых ей все равно нет никакого дела?

Неужели все зря?…

Неужели девятнадцать оплаченных убийств… Нет — двадцать! Последнее — двадцатое — было совершено совсем недавно в Лас-Вегасе для пополнения островного фонда российских стариков…

Неужели те двадцать УБИЙСТВ, которые сократили Микину жизнь минимум на пять лет, были совершены зря?!

Хотя как можно говорить — «зря»? Те, кого убивал Мика Поляков, не имели никакого права на существование!!!

Во внутреннюю, в мысленную легализацию и оправдание последних двадцати убийств, совершенных Микой, в голову ему лезли изъезженные, замшелые журналистские штампы и сравнения, сотни раз читанные и всегда вызывавшие раздражение своей убогостью — «холерные вибрионы», «чумная бацилла», «саранча, сжирающая все на своем пути»… И дескать, истребление которых — дело «святое и правое!»

Сказал же он тогда в Москве у Думы своему Альфреду, что волки — это санитары леса. Тоже достаточно пошловатенько…

Но ведь не зря сказал! Наверное, чувствовал затылочными долями мозга, что необходимо как-то назвать то, что он делает. Как-то облагородить совершаемые им убийства, оправдать свои жуткие истребительские функции. Добро бы он за это денег не получал…

Так ведь получал же! И получал больше, чем любой другой киллер, который стреляет из винтовки с оптическим прицелом, или тупо взрывает самодельным устройством, или уж совсем простенько — убивает «Клиента» в подъезде его же дома из старого пистолета «ТТ» с глушителем. А «ТТ» с глушителем это же просто курам на смех! Все равно что «Запорожец» обуть в колеса от «ягуара»…

Нет, не зря Мика получал такие гонорары! После убийства, сделанного М. С. Поляковым, никогда не возникало уголовное дело. Никого не нужно было «покупать» — ни милицию, ни другие службы. И дактилоскопические лаборатории могли заниматься своими делами, а не бросаться на исследования и идентификацию Микиных отпечатков… Не было никаких отпечатков, господа! Никаких следов, стреляных гильз у брошенного оружия. Ни черта там не было.

А на кладбище так спокойненько.

Ни врагов, ни друзей не видать,

Все культурненько, все пристойненько,

Исключительная благодать.

— Безвременно почил…

— Сгорел на посту…

— Все там будем…

Вскрытие показывало один из трех вариантов абсолютно естественных смертей, которые были удивительны лишь тем, что происходили они с нестарыми людьми отменного здоровья. Ну да чего в жизни не бывает?

Вот за что Мика получал гигантские гонорары. Не столько за смерть «Клиента», сколько за безопасность «Заказчиков», которые очень скоро и сами становились Микиными «Клиентами». Такой вот замкнутый круг.

И деньги-то он получал не для себя, а для спасения хотя бы маленькой, крохотной части старой русской интеллигенции! Пусть это будут всего лишь тридцать семей… Пусть — пятнадцать! Но это же, да простится Мике пышность словес, — ЦВЕТ НАЦИИ! Это ОНИ — ГОРДОСТЬ РОССИИ, а не какие-то там «РАО ЕС» или «Газпромы», не кремлевская шушера, а именно эти Российские Старики всю сознательную жизнь своим удивительным талантом с диким трудом удерживали Мир на своих плечах. Эти старенькие, худенькие, полуголодные Атланты…

О Господи, да где же они?!.

Неужто и вправду все было зря?

* * *

Этой же ночью Мике приснился странный сон.

Будто бредет он по своему Микиному острову и видит, что остров совершенно пустынен…

Ни Альфреда, ни Пусси, ни Гурама с его служащими…

И чувствует Мика, что он совсем ОДИН на этом острове.

Да и вообще, тот ли это остров?!

Все, что было сверкающе-белым, ярким, желто-оранжево-зелено-красным и солнечным, теперь несет на себе пугающий черно-серый пепельный оттенок…

Над черными пальмами — низкие черно-серые тучи. Отчего Мике с трудом дышится, как всегда перед грозой или резкой сменой погоды.

Под ногами черно-серый песок, и Мика откуда-то знает, что это пепел вулканического происхождения…

Ах, эти «Аргонавты»! Жулики греческие… Как же они скрыли, что на этом острове не всегда дремлющий вулкан?!

Но почему все домики, построенные «Санфлауэром», тоже черные?

И цветы у этих домиков — тревожных серых тонов…

Черный кустарник, перепаханная кем-то, искалеченная взлетно-посадочная полоса…

Мика в панике поворачивается лицом к морю и видит лежащий на боку наполовину затонувший черный катер…

Как в детских снах, вязнут ноги, но не в желтом горячем прибрежном песке, а в холодной вулканической серой пыли, в черном крошеве неведомой ноздреватой породы!..

Мика с трудом выпрастывает ноги, задыхается, идет все дальше и дальше — в глубину своего черного острова, и вдруг…

…и вдруг Мика видит, что стоит у входа в простирающееся перед ним черное кладбище с аккуратными серыми дорожками среди черных могил…

На маленьких квадратных светло-черных кладбищенских «изголовьях» очень черными буквами выбиты имена похороненных здесь…

О Боже… Это же могила Мамы!..