У меня больше не было сил так жить. Боги, милосердные мои боги, пусть будет что угодно, только не это бесконечное притворство! Последние два года я старалась не думать о будущем, не загадывать, не надеяться. Только жить, дышать ароматами, воспитывать сына… Разве я так много просила? И что я получила в итоге? Жизнь, похожую на прогорклое масло — вылить жаль, а использовать нельзя.

— Значит, тебе не нравится, что весь город считает тебя рогоносцем, — проговорила я тихо, и Ингольв, замолчав на полуслове, уставился на меня. — Поздравляю, теперь ты знаешь, что чувствовала я, когда ты кочевал из постели в постель.

— Это другое, — коротко возразил он, кажется, даже несколько смутившись. Ингольв, как и большинство мужчин, был твердо уверен, что сам он вправе делать что угодно, однако женщинам это непозволительно.

— Другое?! — я нервно рассмеялась. Все, что так долго копилось, теперь рвалось из меня неудержимой лавиной. — Я могла стерпеть, пока ты сохранял хоть какое-то подобие приличий и не выставлял напоказ свои… увлечения. Но этого тебе показалось мало. Роман с милой Ингрид ты не только не удосужился скрывать, а наоборот, демонстрировал! Да что там, ты позволил ей прилюдно меня поучать, ты дрался из-за нее на дуэли!

Ингольв смотрел на меня в оцепенении, надо думать, совершенно ошеломленный этой неожиданной вспышкой.

Меня мало трогали его случайные измены, но любовь к другой женщине — это совсем иное. Унизительно и противно, словно спать на чужих грязных простынях.

— Ты сама виновата, — начал он, оклемавшись, но я продолжила, будто не слыша. Что нового он мог сказать? За столько лет его претензии не мудрено выучить наизусть!

— И после всего этого ты смеешь меня попрекать?! Наверное, я бы простила и это. Но попытки избавиться от Валериана — не прощу! Неужели твоя Ингрид стоит того, чтобы оставить его умирать?! Я все знаю об эпидемии в Хэймаэль, не трудись отрицать.

Пожалуй, мне еще никогда не доводилось видеть Ингольва настолько ошеломленным. В его породистое лицо будто плеснули молоком, так резко оно побелело.

— Ты думаешь, что я?! — с заметным трудом выдохнул он, словно борясь со спазмом в горле.

Резкое «да» словно замерзло на моих губах. Потрясение Ингольва было слишком искренним, чтобы заподозрить притворство. Оно било в нос, как нашатырь.

— А что еще я должна думать? — спросила я устало и потерла лоб. — Ингрид мне обо всем рассказала. Наверное, прошлой ночью ты хвастался ей, как ловко все устроишь?

Запнулась и заставила себя подышать размеренно. Вдох-выдох-вдох-выдох. Не обращать внимания на тупую боль в животе и острую — в сердце, на подкатывающую к горлу тошноту и подступающие слезы.

Ингольв отвернулся, потом грузно опустился в кресло напротив.

— Мирра, — голос его звучал сдавленно, — ты что-то неправильно поняла, Ингрид не могла такого сказать!

На ее имени он будто споткнулся, и от того, как изменился его тон, мне стало ясно: все кончено. Если раньше мы еще могли делать вид, что все по-прежнему, то теперь хрупкая ваза супружеского согласия не просто разбилась. По осколкам прошлись подкованными сапогами, разбивая их в стеклянную крошку.

— Тем не менее, она сказала именно это, — я прикрыла глаза рукой. Надежда, что я почувствую облегчение, высказав мужу все накипевшее, оказалась тщетной. Вместо этого меня затопило безразличие, похожее на густой туман с привкусом гари. — Господин Исмир может подтвердить. И не отрицай, ты ведь не ночевал прошлой ночью дома!

— Мирра, посмотри на меня! — потребовал муж каким-то странным тоном, однако я только покачала головой, не желая, чтобы он видел меня в слезах. Впрочем, когда это Ингольв считался с моими желаниями?

Он выдернул меня из кресла, как морковку из грядки, потом силой отвел мою руку от лица.

— Что? — поинтересовалась я устало, стараясь сохранить хоть каплю достоинства.

— Прошлой ночью я ездил в Хэймаэль, — вдруг признался Ингольв глухо.

— Что?! — повторила я, думая, что от голода и волнения ослышалась.

— Я ездил в Хэймаэль, — повторил муж громче. — Там все не так плохо, как говорят, но я забрал оттуда Валериана. Можешь спросить у Петтера, если не веришь. Он вел машину.

— Но… — с трудом освободив руку из тисков мужниных пальцев, я потерла висок, стараясь собраться с мыслями. Он не лгал — об этом неопровержимо свидетельствовал остро-пряный запах любистка, слегка напоминающий сельдерей — откровенности. — Тогда где он? Что с ним? Он здоров?

— Я не мог привезти его в Ингойю, — показалось мне, или в голосе Ингольва действительно послышалось понимание и… извинение? — Он сейчас в Гриндавик, под присмотром Утера. Доктор говорит, он здоров, но все равно лучше выждать неделю на карантине.

Я медленно кивнула: Гриндавиком звалась крошечная деревушка на западе, откуда происходил родом Петтер. Его отец был слепо предан Ингольву, так что рядом с ним Валериан в безопасности.

— Спасибо, — только и сумела выговорить я, опустив взгляд. Выходит, самый страшный упрек, который я бросила мужу, был безоснователен!

Ингольв взял меня за подбородок и заставил поднять голову.

— Ума не приложу, почему она тебе такого наговорила, — казалось, каждое слово он выдавливал из себя, как зубную пасту из тубы. — Она же знает! Клянусь тебе, я даже не думал! Валериан же мой сын!

Я осторожно коснулась его губ, заставляя замолчать. Мы оба понимали, что Ингрид пыталась спровоцировать полный разрыв между мной и Ингольвом, а что проще, чем сыграть на чувствах матери?

— Не надо. Я тебе верю.

— Смирна, — шепнул муж, пробегая пальцами по нежной коже за ухом. Пахло от него имбирем и медом. — Моя Смирна Благоуханная.

Я прикрыла глаза, пряча недовольство. Первое время после свадьбы он часто называл меня так. Надо думать, это устаревшее название мирры пришлось ему по сердцу, напоминая о привычных командах.

Губы Ингольва с давно забытой нежностью коснулись моих век, висков, щек. Когда-то это приводило меня в восторг…

А теперь я стояла, закрыв глаза, и обреченно понимала, что не чувствую ровным счетом ничего. Только усталость, бесконечную усталость. Он — мой мужчина, мы вместе прожили двенадцать лет, зачали двоих детей, но… Мы давно чужие, и с этим уже ничего не поделаешь.

Впрочем, муж быстро отошел от неожиданного приступа сентиментальности.

— Мирра, мы не договорили, — сказал он, отстраняясь, и я с трудом сдержала тяжелый вздох. — Почему ты постоянно встреваешь в какие-то неприятности? Неужели так сложно согласиться, что место женщины — в гостиной? Как давно ты не виделась с Гудой? А с Гюльвейг? Все нормальные жены ходят в гости, занимаются хозяйством, ездят в театр. А ты мало того, что торгуешь всякими сомнительными зельями, так еще и водишься с хель, с леденцами, с драконами! Тебе хотелось заставить меня ревновать? Это глупо и ребячески, Мирра!