— Долго нам еще? — спросил Воронцов.

— Уже пришли. — Гридякин кивнул в сторону пологой горы, которая серела впереди. — Вон она, передовая.

Остановились. По цепи передали, чтобы при подходе к передовой соблюдали тишину и порядок движения. Вперед побежали саперы — протаптывать тропу.

Чем ближе они подходили к Зайцевой Горе, тем выше она вздымалась над ними. Контуры ее гребня, озаряемые частыми вспышками осветительных ракет, смутно проступали из темноты, раздвигались и казались уже необъятными. И у Воронцова сдавило в груди: куда же мы, со своими тремя сотнями?..

— Вон они где.

— Высоко сидят, далеко глядят…

— Ой, гора-гора, гора высокая… — тихо пропел, не отрывая взгляда от склона, утыканного обрубками пней, командир первого отделения сержант Чинко.

Вокруг помкомвзвода, сбивая шаг, сразу образовалась теснота. Словно бойцы вдруг почувствовали, что сейчас сержант им скажет что-то такое, очень важное, что определит их судьбу. И тот действительно сказал:

— А знаете, братцы, как в окопах Зайцеву Гору называют? — Он помедлил, будто наперед зная, что никто не ответит на его вопрос. Снова посмотрел вверх, где посверкивали, оплавляя черные сучья деревьев, немецкие ракеты. — Высота смертников.

Долго потом шли молча.

То, что сказал сержант Чинко, подавило многих. Нехорошо задергалось и в груди Воронцова. Он отдавал себе отчет, в какую роту получил назначение и с каким взводом предстоит идти в бой. Знал, что бой есть бой. Без убитых не бывает. Знал и то, что у взводных на передовой век недолгий. Но так уж устроен человек, что среди людей, среди забот нет места мрачным мыслям. И даже смерть близкого тебе человека, с которым только что спина к спине грелся в окопе и таскал холодной ложкой кашу из одного котелка, помнится и переживается недолго. Но тут подумалось о многом. И сестры, и Улита, и Зинаида с ребятишками, и глаза Пелагеи припомнились вдруг, выступили из темноты, молча обступили, будто пытаясь защитить его от предстоящей опасности.

— Ой, гора-гора, гора высокая! А под горою той четыре сокола… — снова услышал он голос сержанта Чинко.

Сержантов Воронцов назначал после совета со своими заместителями. Но Чинко на должность помкомвзвода он определил сам. Он сразу приметил этого коренастого, лет двадцати пяти, бойца. Вокруг него на перекурах всегда образовывалась группа. И табачком Чинко делился с товарищами не скупясь. Хотя сам курил редко. Вроде как за компанию. В первый же день Воронцов расспросил его, как да что. История оказалась простая: 27 октября 1941 года батальоны 151-й мотострелковой бригады атаковали Большие Горки. Большие Горки — село под Наро-Фоминском. Батальон, в котором на должности командира стрелкового отделения воевал младший сержант Чинко, наступал, имея локтевую связь с кавалерийским полком. Кавалеристов подвели накануне, на усиление. Пошли в атаку. Немцы подпустили близко и открыли ураганный огонь. Чинко ранили в обе руки. «С того поля мало кто уполз назад, — рассказывал ему власовец. — Меня потащил мой земляк, мы с ним с одной станицы. Вместе призывались. Его — осколком. А меня подобрали немцы. Попал в лагерь, в Вязьму. А там… Из лагеря две дороги: в ров или в Хмелиту. Там, под Хмелитой, роту русскую формировали. Я и вызвался добровольцем. Все лето снаряды к передовой возили. А осенью послали на прочесывание лесов. Когда попали в партизанский район, установили связь с командиром одного из отрядов и перешли всем взводом. Месяц воевали в партизанском отряде под Дорогобужем и Всходами».

Выходило так, что с Чинко они воевали где-то совсем рядом. Только Воронцов прятался по лесам, бегал из деревни в деревню, а Чинко его искал.

— А ну, подтянись! Губин, что у тебя котелок болтается? Закрепи. А то я тебе его срежу к чертовой матери и в снег выброшу! — Чинко толкнул прикладом винтовки высокого бойца, у которого на ремне действительно что-то постукивало в такт шагу.

Лейтенанты шли позади, замыкающими. Воронцов приказал им подтягивать отстающих. Но взвод шел, не растягиваясь.

— Взвод у тебя непростой, — сказал лейтенант Гридякин. — Так что, если ты не против, я с вами пойду. Солодовникова я предупредил.

Бойцы топтались в рыхлом снегу, наступали друг другу на пятки, держа плотный строй.

Неужто в бой с нами пойдет? Зачем ему это? Но переспрашивать Гридякина он не стал. Хотя от одной только мысли, что в бой он поведет свой взвод под присмотром уполномоченного Особого отдела НКВД, ему становилось не по себе.

Уже слышался стук дежурных пулеметов. Вот продолбил черноту ночи размеренный «максим». А вот, откуда-то с фланга, торопливо истратил порядочный кусок ленты МГ. И — ракеты, ракеты, ракеты… Немцы не жалели на оборону своих высот ничего. Опустились в низину, заросшую ольхами и ельником. Здесь начинался ход сообщения.

— За мной, слева по одному, первое отделение вперед! — скомандовал он и спрыгнул в заснеженный ход сообщения.

Снег в траншее был уже притоптан. Первый и второй взводы уже ушли вперед. Воронцов бежал, придерживая в руках перед собой пахнущий смазкой ППШ с полным диском. Впереди мелькала спина в ватнике, перехваченном офицерской портупеей, — кто-то из заместителей Кондратия Герасимовича замыкал второй взвод. Позади — приглушенный топот сотен ботинок по мерзлой земле.

Еще в первые дни, когда Воронцов только-только получил свой взвод, во время первых же учебных пробежек перед холмом, он вдруг понял, что чувствует его, ощущает как часть своего тела. Что и в сержантах не ошибся. Что взвод управляем, мгновенно реагирует на его команды. Достаточно взмаха руки, чтобы цепь залегла и начала поотделенно, перекатами, прикрывая друг друга огнем, перекатываться вперед. Теперь он слышал кожей спины гул сотен его ботинок.

Воронцов оглянулся. Увидел лицо оперуполномоченного. Тот бежал за ним, не отставая, придерживая одной рукой сумку с дисками, а другой автомат. Воронцов увидел его глаза и выдохнул в морозный воздух:

— Передать по цепи: соблюдать осторожность, подходим к передовой.

И тут же лейтенант Гридякин передал команду дальше.

Наконец вышли к траншее. Набились в нее плотно, растворив и придавив в боковых щелях местных.

— Да вас не меньше батальона, — сказал Воронцову пожилой сержант, командир взвода, в траншее которого разместился третий взвод.

— Рота, — уточнил Воронцов.

— У нас в роте восемьдесят человек осталось. А во взводе — четырнадцать. Лейтенанта вон… Вчера… В тыл унесли, а видать, не жилец…

— Что, на высоту ходили?

— Да какой там? На высоту мы ходили первые дни. А потом выбило нас. Снайпер. Снайпер лейтенанта ссек. Не знаю, выживет ли. Разрывными бьет, сволочь. Как рассветет, головы не поднять.

Старший лейтенант Солодовников собрал всех в тесной землянке. В землянке было натоплено, пахло жилым, солдатским. Это, видимо, и был НП командира стрелковой роты.

— Атакуем на рассвете. — Ротный сделал паузу. — Сразу всем колхозом. Никакой артподготовки не будет.