Раздался шум очередного ядра, оно пролетело над нашими головами и упало на стену позади нас, разрушив значительную часть кладки.

Через несколько секунд ударила третья пушка. На этот раз ядро попало в точности на наш парапет, пробив огромную брешь в наших укреплениях и разорвав на клочки танцующего милиционера.

Они нашли цель.

Пока противник подгонял следующую пушку, прицеливаясь в соответствии с третьим, удачным для себя выстрелом, нам выпало около двадцати минут передышки.

Мы с Паоло выкрикивали приказы, а бойцы флорентийской милиции, еще не оправившиеся от потрясения, со всех ног кидались их исполнять. Как только мы приказали им тащить из близлежащих домов и лавок всякую мебель и баррикадировать пробоины в стенах, они тут же начали это делать.

— Этого недостаточно! — взволнованно говорил Паоло. — Этого явно недостаточно!

Но ни на что другое у нас не было времени. Когда солнце взошло высоко, началась яростная канонада. Тяжелый дым повисал в воздухе всякий раз, когда их ядра достигали парапета. Они сосредоточили огонь на одном участке стены. Понятно, что они собирались пробить брешь и прорваться через нее. Когда мы бросились на защиту образовавшегося проема, я заметил, что уже целый поток горожан — стариков и женщин с детьми — устремился к церкви.

Пушки противника замолчали. Но я считал каждый взрыв и знал, что они не использовали еще все боеприпасы. Что случилось? Я рискнул выглянуть наружу и увидел, что к бреши приближается пехота противника.

Арбалетчики с большими соломенными тюфяками создавали непроницаемый щит. За ними шли пикейщики, прикрывая мушкетеров. Они двигались стройными рядами, построенными в форме алмаза. Но никто из флорентийских милиционеров из Прато не бросился им наперерез.

— Вводите нашу артиллерию! — зарычал Паоло. — Пора вводить нашу артиллерию!

Но ответом ему было молчание.

Он послал гонца на артиллерийскую батарею. Гонец вернулся и сообщил, что командир батареи убит. В живых осталось лишь трое пушкарей, и они делают все, что в их силах.

Они сумели нанести один пушечный выстрел, попавший в самую гущу одного из пехотных подразделений противника, но это не остановило атаку. Враг ринулся вперед ускоренным шагом и вскоре оказался в безопасном месте, под аркой нашего артиллерийского огня. Мы слишком поздно ввели в бой свою артиллерию.

Они начали стрелять из арбалетов, целясь по нашим бомбардирам. Сквозь ужасный свист стрел до нас доносились крики умирающих защитников крепости. А потом с флангов ударили аркебузы. Это был настоящий град выстрелов. И он повторялся и повторялся.

Вдруг Паоло, стоявший рядом со мной, зашатался. Я взглянул на него. Из его груди хлестала кровь. Как это могло случиться? Ведь на нем были и нагрудный, и нашейный доспехи!

Он все еще держался на ногах, и на лице у него было написано недоумение.

Потом я понял, откуда бьет кровь. В самом центре доспеха было пробито отверстие.

— Ты ранен! — произнес я дрогнувшим голосом. — Паоло, ты ранен в грудь.

Он глянул вниз.

— А! — сказал он. — Вот почему я не могу стоять.

Произнеся это, он рухнул к моим ногам.

Сердце у меня ушло в пятки. Я наклонился над ним и принялся поспешно отстегивать оба доспеха.

— Негодный металл, — пробормотал он, пока я делал это. — Надо было покупать у миланцев. У них доспехи лучше. Качественнее.

Я подумал: «Он бредит».

Нужно было немедленно остановить кровотечение. Кинжалом я отрезал рукав от своей рубашки и приложил ткань к ране, чтобы сдержать поток крови.

Сзади послышался гул и топот. Толпы милиционеров бежали мимо нас, толкая друг друга и бросая на бегу оружие.

— Они бегут, — еле выдавил Паоло. Ему было трудно дышать. — Спасайся и ты, Маттео. Спасайся!

Кровь просачивалась сквозь сделанную мной повязку. Паоло нужна была скорейшая помощь и лекарства, и я вспомнил об Элизабетте. Я поднял его на руки.

За спиной было слышно, что захватчики уже врываются в город сквозь проделанную в стене брешь. С трудом я донес или, скорее, дотащил Паоло до церкви и ногой стукнул в боковую дверь.

Оттуда раздался крик:

— Это храм! Храм! Вы должны уважать святость священного места!

— У меня раненый! — кричал я. — Один из ваших защитников! Впустите!

— Уходи! — кричали мне в ответ. — Проваливай отсюда!

Я начал колотить в дверь кулаком, крича:

— Дель Орте! Дель Орте!

Элизабетта отворила дверь. Другие люди набросились на нее, цепляли за одежду, пытаясь остановить ее. Но она распахнула дверь достаточно широко, чтобы я смог втащить Паоло, прежде чем дверь захлопнулась. Женщины снова придвинули скамейку к двери. Из нефа донесся звук разбитого стекла. В открытое окно влетела горящая головешка, и тут же раздался многоголосый детский плач.

Мы уложили Паоло на пол. Я обследовал рану на его груди.

Он был ранен почти в самое сердце. Я понял, что он умирает.

Элизабетта посмотрела на меня. Я покачал головой.

Она намочила тряпочку и приложила к его губам.

Он открыл глаза и очень четко произнес:

— Мой брат. Ты мой брат.

— Да, — сказал я. — Но не говори ничего. Тебе надо сохранить силы.

— У меня был и другой брат. Но он умер.

— Я знаю.

— Я убил его.

— Нет, ты не убивал.

— Нет, это я убил его. Их всех убила моя трусость.

— Нет, нет, Паоло! Это неправда.

— Нет, правда.

Он схватил меня за рубашку и притянул к себе.

— Я тебе никогда этого не говорил, Маттео, но я их слышал.

— Что?

— Я их слышал, — повторил он.

— Кого? О ком ты говоришь?

— О своих сестрах. Я слышал их крики. — Он закрыл руками лицо. — Я и сейчас их слышу.

— В том, что случилось, нет твоей вины.

— Ты что, не понял, что я сказал? — с неожиданной силой произнес он. — Я слышал, как мои сестры умоляли пощадить их. И слышал крик матери, когда она выпрыгнула из окна, прижимая к себе Дарио, и разбилась о камни. Я все это слышал и не сделал ничего.

Я взял его руки в свои.

— В этом нет твоей вины! — повторил я.

— Я оказался трусом. Я должен был выйти из укрытия и сражаться.

— Если бы ты вышел из укрытия, то и ты, и твои сестры были бы убиты, — сказал я. — Ты бы сражался, да. Но в сражении тебя ждала бы смерть.

— Я умираю, Маттео?