В тени отбрасываемой воротами дворца правителя было не протолкнуться от нищих. Поэтому Насави пришлось ждать на самом солнцепеке. В потертых обносках, подпоясанный обычной веревкой, он мало, чем отличался от остальных попрошаек, дни напролет ожидающих милостыню у дворца. Дорогую одежду пришлось продать из-за крайней нужды. После нападения татар на лагерь хорезмшаха, ему удалось спасти и спрятаться в горах. Он просидел в пещере три дня. Затем спустился в Амид и пробыл там два месяца, ожидая возвращения султана. Затем, потеряв надежду, с караваном отрправился в Ирбил, разыскивая повсюду следы султана. Слухи о его судьбе были противоречивы. Тех, кто утверждал, что султан погиб, было мало. Большинство говорило о том, что султан жив, он де собирает войска и готовится к походу. Влача полуголодное существование, терпя невзгоды пути, Насави пришел сначала в Азербайджан, а оттуда в Маййафарикин.

Дверь в воротах открылась, и из нее вышел хаджиб в сопровождении охранника. Он покрутил головой и, увидев Насави, поманил его.

– Тебя примет вазир, – сказал хаджиб, – и, если сочтет твое дело важным, допустит к правителю. – Но горе тебе, если ты солгал, и ты не тот, за кого ты себя выдаешь.

– Я тот, – ответил бывший китаб ал-мунши.

– Следуй за мной.

Горестно усмехнувшись, Насави зашагал за хаджибом. Несколько месяцев назад его принимали здесь со всеми почестями подобающими его сану. Но, людей этих он не винил. Кто бы узнал в нем сейчас начальника канцелярии хорезмшаха.

За воротами оказался двор полный вооруженных людей, по широкой лестнице они поднялись в здание и вошли в зал, где к ним присоединился еще один хаджиб, а стражник остался у дверей. Затем, пройдя несколько галерей, остановились у двери. Хаджиб внутренних покоев доложил о посетителе, затем разрешил войти. Насави оказался в небольшой комнате, где за столом сидел человек и что-то писал.

Взглянув на посетителя, он сказал:

– Итак, ты утверждаешь, что являешься начальником канцелярии хорезмшаха.

– Да, господин, – ответил Насави.

– Назови свое имя.

– Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави.

– Имя названо, верно, но этого недостаточно, чтобы убедить нас в правоте своих слов. Как ты можешь доказать свою правоту?

– Малик Музаффар знает меня в лицо. Я был здесь несколько месяцев назад.

– Надеюсь, ты понимаешь, что должен убедить меня до того, как попадешь на прием.

– У вас есть письма от моего султана – сказал Насави. – Они написаны моей рукой.

Вазир открыл шкатулку, порывшись в ней, извлек оттуда свиток бумаги, развернул его:

– Ты предлагаешь сравнить почерк, я не горазд в этом упражнении.

– В этом нет необходимости, прочитайте начало любой фразы, и я ее закончу, либо назовите дату письма, и я скажу о его сути.

Вазир прочитал несколько слов и Насави без запинки продолжил оставшуюся фразу. Вазир убрал письмо и поднялся.

– Я приношу свои извинения, – сказал он. – Я немедленно доложу о вас малику.

Через некоторое время Насави стоял перед правителем. Выразив радость по поводу неожиданной встречи, правитель воскликнул.

– Что с вами ходжа, почему вы в таком виде, что случилось?

Что-то в голосе Малика Музаффара говорило о том, что вопрос лишь форма вежливости, и правитель осведомлен о поражении хорезмшаха. Тем не менее, Насави рассказал о своих злоключениях, начиная с того момента, когда слуга разбудил его криком: «Вставай, судный день настал». Закончил он словами.

– С того самого дня я ничего не знаю о султане.

Малик Музаффар, выслушав Насави, молчал долго, затем сказал.

– Несколько дней назад на городском рынке задержали курда в драгоценной одежде. На допросе он признался в том, что убил хорезмийца и забрал его одежду. Я послал людей в ту местность, он был из села Айн-дар. Они привезли вещи убитого – коня, седло, меч и другие предметы. Я призвал одного из приближенных хорезмшаха, который находится при моем дворе, и он опознал их как вещи султана.

– Я могу узнать, кто это придворный – спросил Насави.

– Это амир – ахур Талсаб.

– Можно мне взглянуть на эти вещи – попросил Насави. Правитель кивнул хаджибу, тот принес большой сверток, положил на пол и развернул его. Насави узнал сразу зу-л-фикар – знаменитый меч Джалал ад-Дина, Канцлер заплакал и опустился на колени.

– Что это за палочка? – спросил правитель.

– Он вставлял ее в волосы – ответил Насави. – Это действительно его вещи.

– Я вижу, как искренне твое горе, – сказал правитель, – я соболезную тебе.

Насави поднялся, вытирая слезы.

– Я похоронил султана со всеми почестями, – продолжал Музаффар, – место отмечено, но землю до лучших времен над его могилой разровняли, чтобы татары не надругались над ней.

– Это благоразумно, – сказал Насави.

– Я не был с ним знаком лично, – продолжал правитель, – мне не довелось с ним встретиться, пока он был жив. Мы все сожалеем о его смерти. Я хочу добавить, что если бы он вел добропорядочный образ жизни, не пролил бы столько крови, не враждовал бы с соседями, то его дело бы крепло. И мы все присоединились бы к нему в священной борьбе против татар.

Насави, выслушав речь правителя, тяжело вздохнул и признес.

– Что я могу сказать в его оправдание. Что касается его храбрости, то это был лев среди львов. Он был самым отважным среди своих смельчаков. В то же время, он был кротким, никогда не сердился и не бранился. На самом деле, он любил справедливость, однако время смуты изменило его нрав. Он любил облегчать жизнь своих подданных, но правил во время упадка и потому уприбегал к насилию. Жаль, что все так вышло – Насави замолчал. – Это величайшее горе.

– Что ты собираешься делать теперь? – спросил Малик Музаффар.

– Виновник его гибели, ведь он у вас, выдайте мне его, чтобы я мог исполнить виру– акт мщения.

– Ты опоздал, – не без удовольствия произнес правитель. – Я все сделал, даже более того. По моему приказу все мужское население селения было перебито, а само село сожжено.

Насави поклонился султану.

– Ты доволен? Что теперь ты собираешься делать?

– Я не знаю, – признался Насави.

– Оставайся у меня, – предложил Малик Музафар. – Я дам тебе хорошую должность.

– Я с благодарностью приму ваше предложение. А сейчас, не найдется ли уголка, где бы я мог помолиться.

– Можешь помолиться здесь, то окно выходит на киблу. [170]