Все блюда, кроме, разумеется, водки, были мне хорошо знакомы.

Кроме того, тетя Лена внесла огнедыщащий пирог с капустой. После этого папа довольно крякнул и поднял тост за Жору.

– Жора! – сказал он. – Я желаю тебе личного счастья, здоровья и больших творческих успехов. Ты очень интересный человек, Жора, и нам повезло, что ты наш сосед! Будь здоров!

Мама с недоверием посмотрела на папу и тоже выпила.

Папа погрузился в пирог. Нудель скромно молчал и ничего не ел. Тетя Лена поглядывала на всех присутствующих. Танька опять ущипнула меня за ногу, подло рассчитывая на то, что я не могу дать ей сдачи.

Было очевидно, что хозяин должен что-то сказать и как-то объединить гостей вокруг своей лучезарной персоны. То есть оправдать папино заявление о том, что он – действительно интересный человек. Никакие мещанские разговоры о том или о сем тут были явно неуместны.

Другой бы отшутился на месте Нуделя, а он почему-то воспринял папины слова, как вызов. И яростно бросился в атаку.

– Лев! – обратился он к артисту Льву Овалову. – Как ты думаешь, мог ли Пушкин есть на закуску капустный пирог?

– Вполне! – однозначно воскликнул Лев Овалов. – Вполне мог! А почему бы и нет? – и он улыбнулся своей широкой актерской улыбкой всем присутствующим.

– А я вот думаю, что не мог, – хмуро промолвил Жора.

– Интересное заявление! – с интересом воскликнул Лев Овалов. – Но на чем оно основано? На каких фактах?

– Да ни на каких! – сердито откликнулся дядя Жора. – Это просто мое убеждение! Я совершенно убежден, что Пушкин не мог есть на закуску капустный пирог!

При этом он налил себе вторую рюмку, быстро ее выпил и съел второй кусок пирога.

Тетя Лена весело заметила:

– Жорик, ты увлекся!

– Пап, ты увлекся! – сердито сказала Танька.

– Простите великодушно! – сердито отпарировал Нудель и налил себе третью рюмку.

Тогда и папа с артистом Оваловым, чтобы не отставать так уж сильно, быстренько налили себе по рюмке. Мама, не зная, что ей делать в такой сложной ситуации, налила себе лимонаду, а тетя Лена – «Ессентуков». Я тоже налил Таньке и себе лимонаду и приготовился слушать дальше.

– За Пушкина? – осторожно спросил папа.

Нудель молча кивнул. Вернее, я бы сказал, отчаянно тряхнул головой.

Все выпили, и мама сказала:

– Знаешь, Жора (совсем недавно она начала называть соседа на ты, а папа почему-то называл его так сразу, с первого дня знакомства), я что-то не пойму, о чем вы спорите. В чем смысл?

– А ни в чем! – упрямо отозвался Нудель. – Многим кажется, что такие мелочи не имеют значения. Но как же тогда мы будем понимать эпоху, если мы не знаем мелочей? Если мы не можем ответить даже на самые элементарные вопросы?

– Действительно... – ошарашенно сказала мама.

– Пирог подавали к чаю! – громко воскликнул Юрий Нудель и уронил вилку под стол. Он долго доставал ее оттуда и повторял из-под стола, как заклинание:

– К чаю! Именно к чаю! Вот именно что к чаю!

Тут тетя Лена покраснела и резко сказала:

– Знаешь, Жорочка, но сейчас в общем-то не девятнадцатый век!

Тут Нудель встал из-за стола снова с полной рюмкой в руках (когда он успел ее налить, я даже не понял).

– Лена! – сказала он проникновенно. – Я ни в чем тебя не обвиняю. Ты прекрасная мать, отличная хозяйка. Кстати, давайте за это выпьем. – Он выпил. – Все вышесказанное не имеет к тебе никакого отношения. Какие могут быть претензии к такому изысканному и богатому столу? (Тут тетя Лена слегка покраснела.) Но дело в другом! В этом маленьком, – дядя Жора показал пальцами, насколько маленьком, – в этом маленьком вопросе, как в капле воды, отражается огромная проблема. Проблема нашего отношения к этому человеку, имя которого мне бы не хотелось упоминать здесь всуе.

– За Пушкина? – спросил папа и выпил.

Мама посмотрела на него напряженно.

– Лев! – вдруг обратилась она к артисту. – Я что-то не пойму. Это что – тема диссертации?

Но Лев Овалов ничего не ответил. Он сосредоточенно поедал пирог с капустой, как бы тоже пытаясь понять смысл происходящего.

Тетя Лена увела маму на кухню, чтобы занять ее каким-нибудь разговором. Все как бы решили оставить дядю Жору в покое, чтобы он слегка выдохся и перестал заводиться на научные темы.

Но тут произошли и вовсе неожиданные события.

Артист Лев Овалов спокойно дожевал свой кусочек пирога, отрезал крошечный кусочек колбаски и вдруг переместился с рюмкой в руках в глубокое кресло.

– Итак, Жорик... – весело промолвил он. – Ты утверждаешь, что Пушкин не закусывал водку капустным пирогом. Ну а как ты думаешь, употреблял ли он селедку под шубой?

– Что? – побагровел Нудель.

– А я вот думаю, – веско сказал Лев Овалов своим актерским голосом, – что Пушкин гораздо ближе к нам, чем мы думаем, он гораздо ближе и проще, гораздо... прозаичней. Да, прозаичней! Не надо делать из поэта икону! – весело закончил он и радостно выпил.

Все, включая нас с Танькой, потрясенно замолчали. Все понимали, что сейчас что-то произойдет. Как на грех, тетя Лена в этот момент была на кухне.

– Я же попросил... – тихо, но свирепо начал Нудель. – Я попросил тебя и всех присутствующих (папа непроизвольно вжал голову в плечи) не употреблять в моем доме имя этого человека всуе! Я же попросил или нет?

– Попросил, попросил! – спокойно откликнулся из кресла Овалов, не меняя позы.

– Так какого же черта! – заорал Нудель и швырнул рюмку на пол. Раздался страшный звон. Овалов страшно побледнел.

– Какого же черта ты называешь это имя всуе? Я тебя спрашиваю! Пушкин – это поэзия, а не проза! Ты меня слышишь, Овалов? Пушкин – это поэзия, запомни это раз и навсегда!

Тетя Лена и Танька бросились к нему с восклицаниями. Нудель почти рыдал.

– Прости меня, Жора! – чуть не заплакал Овалов. – Я не то имел в виду...

– Мама, мясо сгорело! – вдруг закричала Танька.

Квартира наполнилась терпким тяжелым запахом.

– Значит, второго не будет? – грустно спросил папа.

Тетя Лена развела руками и засмеялась.

Все смеялись, все утешали дядю Жору, даже папа.

– Ты интересный человек, Жора! – восклицал он. – Он очень интересный человек! – обращался он ко Льву Овалову и к нашей маме.

Дядя Жора снял очки и протирал их большим носовым платком, а папа хлопал его по плечу.

Потом мы пили чай, говорили о пустяках, а дядя Жора спал в соседней комнате.

Все кончилось хорошо.

* * *