– Где ты? – поинтересовалась она требовательно и сердито. Кеннит дернулся и вскрикнул во сне: его преследователь повторил эти же слова. Этта склонилась над ним, шепча слова утешения…

А Проказнице никто так и не ответил.

Кеннит выплыл из сна в явь, задыхаясь, словно из глубокой темной воды. Ему понадобилось время, чтобы сообразить, где он находится. Однако потом на иссушенных лихорадкой губах возникла радостная улыбка. Его живой корабль… Он был на борту своего собственного живого корабля, в отменно обставленной капитанской каюте. Покрытое испариной тело кутала тонкая льняная простыня. Внутри каюты мерцали дерево и полированная медь – изысканно и очень уютно. Кеннит слышал, как под килем журчала вода: Проказница ходко шла проливом. Он явственно чувствовал присутствие корабля, окружавшего его… защищавшего. Она была второй кожей, укрывавшей его от зол этого мира. Он удовлетворенно вздохнул… и закашлялся – горло совсем пересохло.

– Этта! – прокаркал он, призывая шлюху. – Воды…

– Вот, выпей, – отозвалась она ласково.

Как ни странно, она вправду стояла подле него, держа наготове чашку с водой. Она помогла ему приподнять голову, и ее длинные пальцы приятно холодили затылок. Напоив его, она ловко перевернула подушку. Влажной салфеткой утерла с его лица пот, мокрой тряпицей прошлась по ладоням. Он лежал молча и смирно, просто отдаваясь ее заботам, испытывая безвольную благодарность. Какой покой, какой глубочайший покой…

Увы, мгновение блаженства не затянулось надолго. Поневоле его мыслями завладели распухшая нога и боль, гнездившаяся в ней. Он попробовал мысленно от нее отрешиться. Не получилось. Боль была пульсирующим пламенем, и каждый новый вздох только раздувал этот костер. Его шлюха сидела в кресле подле кровати и что-то шила. Кеннит безразлично оглядел женщину… Она показалась ему постаревшей. На лбу и возле губ залегли морщинки. И лицо, обрамленное короткими черными волосами, выглядело исхудавшим. От этого темные глаза казались еще огромней.

– Прескверно выглядишь, – упрекнул он ее.

Она тотчас отложила шитье и улыбнулась ему так, словно он отвесил ей изысканный комплимент.

– Мне просто тяжело видеть тебя в таком состоянии, – сказала она. – Пока ты болеешь, я… ни есть, ни спать не могу…

Вот ведь до чего себялюбивая женщина. Сперва скормила морскому змею его ногу, а теперь еще и выставляет себя страдающей стороной. Может, ему еще следовало бы ее пожалеть?… Кеннит отставил эту мысль.

– Где мальчишка? – спросил он. – Уинтроу?

Она тотчас поднялась с места:

– Позвать его?

Дурацкий вопрос.

– Конечно, позвать! Он, кажется, собирался мою ногу вылечить. Почему он до сих пор этого не сделал?

Она склонилась над его ложем и нежно улыбнулась ему. Он рад был бы ее отпихнуть, но сил совсем не осталось.

– Я думаю, – сказала она, – он ждет, пока мы причалим в Бычьем Устье. Ему надо кое-что раздобыть на берегу, чтобы он вернее мог… тебя исцелить.

И она отвернулась – поспешно, но все же недостаточно проворно, и он успел заметить слезы, блеснувшие у нее на глазах. Она ссутулила плечи, утратив присущую ей гордую осанку и словно бы уменьшившись в росте. Судя по всему, она не рассчитывала, что он выживет. Внезапно поняв это, Кеннит и напугался, и рассердился. Ни дать ни взять она ему смерти желала!

– Ступай разыщи мальчишку! – грубым голосом приказал он ей, желая в основном, чтобы она убралась с глаз. – Да напомни ему, напомни хорошенько: если я умру – сдохнет и он сам, и его папаша в придачу. Прямо так ему и скажи, ясно?

– Сейчас пошлю за ним кого-нибудь… – отозвалась она нетвердым голосом. И направилась к двери.

– Нет! – догнал ее голос Кеннита. – Сходи сама! Сейчас же, немедленно! Найди его и приведи сюда!

Она вернулась – и ввела его в еще большее раздражение, легонько коснувшись пальцами лица.

– Иду, уже иду, – сказала она успокаивающим тоном. – Все сделаю, что пожелаешь…

Он не стал смотреть, как она уходит, – просто прислушался к ее шагам по палубе. Двигалась она торопливо, однако, выходя, дверь за собой прикрыла тихо и плотно. Он слышал, как она обращалась к кому-то, гневно повышая голос:

– Нет! Уходи! Я не позволю сейчас беспокоить его по таким пустякам!… – И добавила тихо и угрожающе: – Вот только прикоснись к этой двери – на месте убью…

И у того, к кому были обращены эти речи, явно хватило ума прислушаться, ибо никакого стука в дверь не последовало.

Кеннит полуприкрыл глаза, и душа его поплыла по течению, куда увлекала ее боль. Лихорадка обострила его восприятие мира, сделала все углы бритвенно-острыми, все цвета – ядовито-яркими. Стены и потолок уютной каюты, казалось, нависали над ним, грозя рухнуть. Кеннит отшвырнул простыню, ловя ртом воздухе в поисках хоть какой-то прохлады…

– Так-так, Кеннит… Ну и что ты намерен делать с «подающим надежды пострелом», когда он придет?

Пират как можно крепче зажмурился. И мысленно приказал умолкнуть этому голосу.

– Смешно! – безжалостно фыркнул талисман. – Ты что, думаешь, если глаза закрыть, так я тебя видеть не смогу?

– Заткнись. Отстань от меня. И зачем только я вообще велел тебя сделать…

– Ах, ах, сейчас помру от разбитого сердца. Выслушивать такие слова! И это после всего, что мы вместе пережили!

Кеннит поднял веки. Поднес руку к глазам и уставился на браслет на запястье. Ему доброжелательно улыбался маленький талисман – его собственный сильно уменьшенный портрет, вырезанный из диводрева. Кожаные завязки плотно притягивали его к тому месту, где в руке бился пульс. Жар сделал свое дело – Кенниту показалось, будто деревянное личико увеличивается и чуть ли не нависает над ним. Он снова зажмурился…

– Ты в самом деле веришь, что мальчишка способен помочь тебе? Нет ведь, не веришь. Ты не настолько дурак. Другое дело, ты с отчаяния даже и это готов попробовать… Знаешь, что меня по-настоящему изумляет? Ты до такой степени боишься смерти, что этот страх даже дает тебе достаточно храбрости, чтобы лечь под нож лекаря. А ты подумай-ка о своей плоти, которую воспаление сделало настолько чувствительной, что она еле выносит даже прикосновение простыни. И ее-то ты позволишь рассечь ножом? Только представь себе это острое лезвие, как оно сверкает серебром, пока не потускнело от крови…

– Слушай, талисман, – Кеннит чуть приоткрыл глаза, – скажи на милость, чего ради ты надо мной издеваешься?

Деревянное личико свело губы бантиком:

– А просто потому, что могу. Я, наверное, единственное на всем свете существо, способное поиздеваться над великим капитаном Кеннитом. Кеннитом Освободителем. Будущим королем Пиратских Островов… – Талисман хмыкнул и добавил: – И все-таки скажи мне, о самый неустрашимый змеиный корм во всех водах Внутреннего Прохода, чего тебе нужно от мальчишки-жреца? Ты что, возжелал его? Из-за него в твоих бредовых видениях воскресают такие картины из… хм… розового детства, что только держись. Может, ты вознамерился поступить с ним так же, как когда-то поступали с тобой?