Я подалась вперед и, заставив себя улыбнуться, схватила руку Эдеко.

— Ох, Эдеко, это случилось так много лет назад! Память выделывает странные трюки с давними воспоминаниями, делая одни ярче, а другие стирая напрочь. А что касается брата Гуннара… Поверь, в землях гаутов часто так называют хорошего друга. — Неожиданно мне пришло в голову, что, держа Эдеко за руку, я как будто умоляла его поверить мне. Я тут же отпустила гаута.

Он улыбнулся, взял светильник, поднялся и вышел.

* * *

Я так много думала о допущенной мною ошибке, что впала в жуткое отчаяние. Но постепенно я поняла, что подведу себя и своих братьев, если не найду способа изменить свое положение. Аттила получил меч вместе с проклятьем, и мне оставалось лишь быть настороже и ждать.

Я обложила шкурами стены своей хижины, потому что ночи становились холоднее, и стала вспоминать разговор с Эдеко во время нашей последней встречи. В конце концов я убедила себя: тот факт, что я открыла имя брата, уже не важен. А еще мне пришлось признать, что я желаю общества своего врага, и простить себя за это. Наша последняя встреча плохо закончилась, но зато мой разум ожил, наполнившись воспоминаниями и размышлениями о будущем. Теперь меня уже мало беспокоило, что мне запрещено выходить из хижины. Я жила в предвкушении того дня, когда смогу открыть миру правду о мече войны. Аттила оценил это проклятое оружие и собирался пустить его в ход, и меня интересовало только, как долго мне еще осталось ждать. Меч сделает Аттилу безрассудным и жадным, а это положит начало его концу.

Вероятно, я смогла думать о будущем в новом свете потому, что в моей хижине появился огонь? Уходя, Эдеко забрал с собой светильник, но, заметив, что я не сводила с него глаз, приказал принести мне лампу вместе с завтраком на следующее утро. Моя пища, как и обещал Аттила, радовала обилием и разнообразием. Римское вино, которое я полюбила за снотворный эффект, тоже приносили регулярно. В сопровождении Эдеко я теперь часто посещала купальню.

Постепенно у нас сложился молчаливый ритуал. Эдеко приходил за мной к хижине, и мы отправлялись к купальне. Эдеко ехал верхом, а я шла перед ним с опущенной головой, как в моем представлении и должен был идти смиренный пленник. Затем, в купальне, возможно в благодарность за мое послушание, Эдеко отворачивался и изображал озабоченность какими-то важными размышлениями. А еще он иногда приходил по вечерам в мою хижину, чтобы убедиться том, что я ни в чем не нуждаюсь.

Я полагала, что его доброта вызвана только желанием выудить из меня побольше сведений. Но шли дни, и я стала замечать, что Эдеко приятно проводить со мной время. Тогда я решила воспользоваться его благосклонностью.

Поначалу наши разговоры походили на поединки: Эдеко пытался выяснить цель моего появления в Паннонии. Я же старалась вернуть беседу к Аттиле и мечу войны, потому что отчаянно ждала любых известий о начале действия проклятья. Однако поняв, что Эдеко не собирается ничего говорить мне об Аттиле, и чем тот занимается в настоящее время, я стала выспрашивать о прошлом великого вождя.

К тому времени Эдеко уже надоело задавать вопросы, и он с удовольствием рассказывал о подвигах Аттилы. Я же научилась изображать восторг и восхищение, правда, не больше, чем пристало женщине в моем положении. Я ждала, что когда-нибудь Эдеко совершит ту же ошибку, которую в свое время допустила я: поведает мне больше, чем намеревался. Поскольку Эдеко никогда не упоминал Гуннара, я постепенно перестала бояться, что он снова вспомнит о моем брате, особенно когда заметила, как легко он увлекается рассказами о себе.

Эдеко был одним из троих личных охранников Аттилы. Другие двое — Берик, гунн, и римлянин Орест. Узнав о том, что Аттила выбрал себе в приближенных гунна, гаута и римлянина, я не могла не подивиться его хитрости. Конечно, он опасался неповиновения и, выбрав своими приближенными представителей каждого народа, со стороны которого возможны неприятности, надеялся их избежать.

Эдеко родился в племени скирийцев, которые подобно многим остготам попали во власть гуннов еще в те времена, когда гунны только появились в Паннонии. Став подданными гуннов, скирийцы быстро переняли их обычаи, например, уродовали лица своих сыновей, чтобы те с младых ногтей учились терпеть боль. Как и другие племена гаутов, скирийцы были прекрасными земледельцами. Поскольку сами гунны не умели возделывать землю и не имели ни малейшего желания осваивать это занятие, скирийцы и остготы взяли на себя снабжение гуннов продуктами питания, а также шерстью и, разумеется, молодыми мужчинами для пополнения рядов гуннской армии.

Большая часть скирийцев брала в жены гуннок, чтобы доказать свою преданность Аттиле, но Эдеко, который хвастался тем, что в его верности никто никогда не сомневался, дерзнул полюбить представительницу собственного племени. Это произошло, когда он был очень молод, служил в армии гуннов, но еще не стал личным телохранителем Аттилы. Его молодая жена родила двух сыновей, Хамафа и Одоакра.

Сразу же после рождения Одоакра скирийцы подняли восстание, и жену Эдеко, не принимавшую в нем участия, случайно убили, когда гунны усмиряли скирийцев. Чтобы утешить Эдеко после такой чудовищной ошибки, Руа, являвшийся в то время вождем гуннов, взял его в личные телохранители. И Эдеко был удовлетворен.

После смерти Руа его племянники, Бледа и Аттила, оставили Эдеко на службе. Гаут очень нравился Аттиле, и после смерти Бледы (я не смогла заставить Эдеко признать, что Аттила сам убил Бледу, о чем слышала дома, в бургундских землях) он стал охранником нового вождя. Это Эдеко убедил Аттилу в том, что, в отличие от других вождей, его имя останется в истории навечно. И в награду за любовь и преданность Аттила был добр к Эдеко, щедро одарил его золотом и назначил вторым по старшинству среди своих людей. Только гунн Онегиз стоял выше его.

Я узнала много интересного о женах и детях Аттилы, вернее, о его сыновьях, потому что дочерей Аттила приказывал убивать сразу же после рождения. Жен, приносивших больше одной девочки, тоже убивали, или, если Аттила проявлял благосклонность, отправляли прочь, влачить дни за стенами города. Эдеко обязан ежедневно обходить шелковые шатры жен Аттилы и выбирать, с кем вождь проведет ночь. Сам властелин не имел права сделать этот выбор. Поскольку у жен Аттилы не было иных дел, кроме приготовления к встрече с их общим мужем, они все горели желанием стать избранными и терзались завистью и ревностью.

Сыновья Аттилы тоже снедаемы ревностью, причем настолько, что вождю гуннов пришлось назначить специального охранника, чтобы не дать им поубивать друг друга. Но среди сыновей был лишь один, Эрнак, чья гибель действительно огорчила бы Аттилу. Если верить словам любимого предсказателя Аттилы, после смерти великого вождя может настать время, когда гунны ослабнут и лишь Эрнак будет знать, как укрепить их. Поэтому к Эрнаку был приставлен личный телохранитель для защиты от собственных братьев.

Однажды, когда Эдеко сопровождал меня к купальне, я воспользовалась этой информацией. Проходя через город, мы увидели группу мальчиков, гуннов и гаутов, которые забавлялись, мучая беднягу сурка, потерявшего нору. Дети, держа в руках палки, окружили несчастного зверька и не давали ему выбраться из круга. Недалеко от мальчиков стоял верховой охранник, который наблюдал за происходящим. Эдеко дотронулся хлыстом до моего плеча и громко велел остановиться. Затем, наклонившись ко мне, прошептал: