колоть универсальный антишок. Остальные вопросы к доктору. Порядок! Давай следующего!

Следующим оказался Пестрый Сыч — этого, несмотря на мелкие размеры, не выключило, он даже остался на ногах, разве что приплясывал и кружился, воздев руки, и напевал очередную бессмыслицу.

Я огляделся.

Вокруг царил тот же бедлам, санитары и врачи делали уколы всем подряд, потерявших сознание приводили в чувство, впавших в раж успокаивали, пришедших в себя отводили в сторонку и поили чем-то дымящимся из больших термосов.

— Ты как? — спросил поднявшийся Ингвар, бледный как покойник, но в остальном почти нормальный.

Я пожал плечами:

— Бывало лучше.

— Никогда такого не переживал… — он сглотнул, на горле дернулся кадык. — И это… думаешь, это болезнь?

Я вновь пожал плечами — не похоже, слишком быстро, скорее похоже на массовое отравление каким-то галлюциногеном, которым мы могли надышаться на патрулировании. Вспомнил дым, сочившийся из отверстия в боку пострадавшего куба.

Так что, мы охраняем запасы химического оружия?

— Это испытание! Наслано предками! — сообщил подошедший к нам Сыч.

Это наоборот, мог похвастаться не бледностью, а нездоровым румянцем, глаза его блестели.

— Троллю в жопу такие испытания, — пробормотал Ингвар. — Я на них не подписывался.

— Не стойте тут! — напустился на нас Цзянь, он по привычке возник непонятно откуда. — Принять горячих напитков! Вон там! После чего отправиться в казарму и приступить ко сну! Усекли?

— Комотделения, разрешите… — начал вернувшийся к нам Вася.

— Нет! Не разрешаю! — отрезал Цзянь, и голос его, только что почти человеческий, превратился в обычное шипение.

В больших термосах оказался горячий, очень крепкий и сладкий до сиропности чай. Едва я отхлебнул, из памяти выплыло детство, чаепитие с дедом и бабушкой у них в квартире, кусочки сахара на блюдце… сердце заныло, ведь деда нет почти двадцать лет, а бабушка хоть и жива, ей отсюда даже не позвонить, не узнать как дела.

Вспомнились родители… отец в офицерской форме, немногим старше, чем я сейчас… Потом Мила, какой она была в школе, до того, как продалась Жабеню и предала меня… прочь, прочь, не хочу об этом думать!

Я потряс головой, словно так из нее можно было выкинуть ошметки прошлого.

* * *

После чая нас и правда отправили в казарму, я с трудом дотащился до своей койки и отрубился, едва голова коснулась подушки.

Проснулся я от той же команды «подъем», и только вскочив с кровати, сообразил, что продрых почти сутки! Не сразу вспомнил, где нахожусь, голова осталась такой же дурной, как и в предыдущие дни, если не дурнее, да еще показалось, что все мне приснилось, включая историю с заменой сустава… так что меня прошибло холодным потом, и я невольно ухватился за коленку.

Нет, все как у людей, никаких искусственных сочленений.

Счастье еще, что застилать койку и натягивать форму я могу на инстинктах, без участия разума. Соратники мои двигались немного заторможено, лица были сонные, опухшие, с них смотрели красные, ничего не понимающие глаза, ну так и я наверняка выглядел не краше.

Построение в этот раз прошло без галлюцинаций, никаких драконов, рек крови и прочего. Никто не отрубился, слушая духоподъемную речь отца-командира по поводу того, что наша служба только начинается, что мы должны показать себя ратным трудом… и прочее бла-бла-бла…

А затем нас погнали на завтрак: тот же чай, что вчера, и две трубочки на тарелке, похожие на сосиски, только черные, все в мелких колючках и очень большие, с огурец-переросток.

— Макунга, ты у себя на родине людей ел? — спросил Эрик, осторожно принюхиваясь и тыкая вилкой эту штуковину.

— Людей — нет, — отозвался Вася. — А вот таких болтунов как ты, братан, доводилось. Пожарить хорошенько, перцу побольше… но главное, чтобы помучился перед смертью как следует, тогда мясо гораздо сочнее, мням-мням, — и он напоказ облизал толстые губы широким розовым языком.

— Нет ли там свинины? — носатый смуглый парень изучал «сосиски» с подозрением.

Сегодня он наконец назвался, и мы узнали, что зовут его Фейсал, и родился он прямиком на берегах Нила.

— Ничего, потом три лишних молитвы, и Аллах простит в великой милости своей, — сообщил другой мусульманин из нашего отделения, большой, почти как Вася, и очень мрачный пакистанец по имени Хамид. — Это я тебе как знаменитый богослов говорю.

Они заспорили, чье богословие круче, и спасает ли незнание о наличии в пище свинины от гнева Всевышнего, а я решился попробовать эту штуку. Просто отковырял кусок и положил в рот — ничего, мясо и мясо, ни особого вкуса, ни запаха, всяко лучше тех жуков и личинок, которых мне как-то пришлось с голодухи три дня жрать в джунглях, поскольку нас слегка «потеряли».

Так что через пять минут моя тарелка опустела, и глядя на это, и другие принялись работать вилками.

Я ждал, что после завтрака нас отправят в учебный класс,где придется зубрить устав. Но угрозу эту видимо отложили на потом, Поль погнал нас в оружейку, где мы получили всякое хорошо знакомое мне добро вроде калашей, ПКМ и РПГ-7, и даже одну СВД, которое и поволокли на стрельбище.

— Покажете, что умеете, — сообщил нам комвзвода. — Каждый из каждого по разу. Пятьдесят метров.

От себя я ничего особенного не ждал, и впечатление производить не собирался — снайпер я никакой, с остальным управляюсь прилично. А вот на других было любопытно посмотреть — на что годятся наемники, собранные ЧВК «Земля» со всего мира, люди, с которыми мне придется служить рука об руку… и есть подозрение, даже воевать вместе.

Первым из нашего отделения стал Вася, в лапищах которого ПКМ смотрелся как родной, да и с прочим он не сплоховал.

— Почему тут только русское оружие? — неожиданно возмутился Ингвар, взяв СВД. — Между прочим, стандарты НАТО…

— …можешь засунуть себе в задницу! — перебил его Цзянь, наблюдавший за нашими стрелковыми подвигами. — Что вокруг? Пустыня. Жара. Песок. Отвратительные условия. НАТО привыкло воевать в других. А русские делают то, что работает практически всегда. Работает везде. Не ломается. А если ломается, то легко чинится. Правда ведь?

Спорить с этим норвежец не мог, не зря калаш — самое популярное оружие мира.

Мрачно засопев, он повертел винтовку Драгунова, которую наверняка держал впервые в жизни, а затем выдал пять выстрелов не хуже девятки. Многие, в том числе и я, зааплодировали, и даже на