Правда, нынче в замке было многолюдно. С братом Герхардом прибыли чуть ли не два десятка доблестных рыцарей во главе с епископом Ливонии Альбертом и его братьями – Теодорихом и Ротмаром. А если к ним прибавить тех, кто приплыл с верховьев реки – из Гернике, Кукейноса, Леневардена и Икскуля, то счет им и вовсе доходил до полусотни.

Словом, несчастные слуги только успевали крутиться, чтобы до вечера успеть приготовить праздничный ужин и оборудовать комнаты для ночлега. Конечно, суета началась еще с позавчерашнего дня и о многом позаботились заранее, но то тут, то там непременно отыскивалась какая-нибудь мелочь, про которую забыли. Да что говорить, каждый из нас в своей жизни хоть раз да принимал гостей, так что знает, каково оно – вроде бы все приготовлено, ан глядь, а что-то непременно упустил.

Дабы не ударить в грязь лицом перед дорогими гостями, старший из братьев еще за три дня собрал слуг из числа ливов-туземцев и клятвенно всем им пообещал, что ежели кто из прибывших выкажет недовольство, то виновных он самолично вздернет на самом высоком дубу, сколько бы их ни было. А чтобы никто не сомневался в серьезности его слов, он в том торжественно поклялся именем девы Марии, которая покровительствовала всему роду Альвеслебенов.

Хотя клятва была не обязательна. Слуги и без того знали, что Конрад и его брат Карл всегда свято выполняли обещания такого рода, так что летали они по замку в эти дни как угорелые. Впрочем, гости, надменно взирающие на туземцев в тех редких случаях, когда они их вообще замечали, остались довольны всем – и приемом, и ночлегом.

Важничать им было с чего. Как-никак, именно они – хозяева этой земли. Конечно, почва здесь не ахти какая, но каждый из пилигримов помнил и о том, что в Германии она немногим лучше, зато жизнь там гораздо тяжелее.

Это ведь название одно, что ты из древнего рыцарского рода, что гербу твоему лет сто, не меньше, а спишь ты не в крестьянской лачуге, а в собственном родовом замке. Так-то оно так, но если начинать разбираться как следует, то все это не более чем мишура.

А ты лучше встань с кровати да пошлепай по каменному настывшему полу, от которого даже в знойный летний день веет ледяным холодом. Согреть эти мрачные камни – никаких дров не напасешься. Ход от камина наружу прямой, так что большая часть тепла уходит не в дом – в трубу. Перенимать же всякие коленца с хитрыми изгибами, как в печках на Руси, вроде бы зазорно. Получится, что тем самым как бы признаешь, что варвары-русичи будут поумнее.

Ночные колпаки, пижамы, халаты да шлепанцы не зря ввела в обиход именно немецкая знать. Походи босиком пару-тройку минут, и так каждый день, да из месяца в месяц, и все – ревматизм или воспаление легких обеспечены. Это при условии, если ты вообще отдерешь от подушки примерзшие к ней волосы.

На Руси хорошо – там мехов видимо-невидимо. Можно хоть голым под меховое одеяло залезть, а попробуй уснуть под обычным, сшитым из двух кусков грубой шерстяной ткани. Тут хоть калачиком, хоть вовсе в колесо сворачивайся – ничто не поможет.

А еда какая? Даже туземцы небось реже ели вчерашний суп, да еще вприкуску с холодной бараниной, покрытой желтым застывшим жиром. И хорошо, что она вообще еще есть, а то придется с унылым видом наворачивать пустую луковую похлебку в несбыточной надежде, что удастся выудить со дна кусочек мясца.

И при всем том не забывай ежечасно благодарить бога, что ты – старший сын. Тогда именно тебе, когда вырастешь, достанется скудное отцовское наследство. Впрочем, если ты родился вторым – тоже не пропадешь. Духовные лица зачастую питаются гораздо лучше, чем благородные рыцари, а уж если получишь приход, то тебе не раз позавидует и старший брат. Тут тебе и хорошая еда, и вышколенные слуги, и любая прихожанка к твоим услугам, дабы усладить страждущую плоть.

По настоящему худо, когда ты третий или четвертый по счету. Тогда с детства готовься к тому, что, войдя в возраст, получишь ты еще дедовский – отцовский отдадут старшему – зазубренный меч с пятнами ржавчины, нахлобучат тебе на голову шлем со вмятинами и оттого очень сильно похожий на шутовской колпак, помогут надеть латаную-перелатаную кольчугу, которую прямо на тебе стянут полусгнившими ремнями, посадят на хромоногого жеребца со съеденными от старости зубами и, может быть, дадут еще пару серебряных монет на первое время.

Последнее тоже не от душевной доброты, а для того, чтоб ты два-три дня не нуждался в еде и успел отъехать от дома на приличное расстояние. Тогда, оголодав, не удумаешь, чего доброго, возвратиться обратно, в родные места.

Нет уж, милый, околевай где-нибудь там, на дороге, поскольку денег на твои похороны в скудном семейном бюджете тоже не предусмотрено. Ну разве что отпеть и службы заупокойные справить. Это можно, потому как бесплатно – на то второй сын имеется.

А тут вдруг такая удача – народ созывают ехать на пустые, ничейные земли. То есть не совсем они ничейные и очень даже не пустые, но когда и кто признавал за язычниками право собственности? Разве что их соседи-русичи. Так они и сами схизматики, то есть не совсем христиане, стало быть, тоже недочеловеки. Да так даже и лучше, что не пустые, – тут тебе надел, тут тебе и слуги.

Хочется не просто благополучия, но и завести семью, продлить свой род? И тут дорога открыта. Ведь никто не требует, чтобы ты непременно вступал в монашеский орден. Если нет желания напяливать на себя белый плащ с красным крестом и мечом, то и не надо. Оставайся служить епископу, а уж он найдет землю, чтобы наделить ею своего верного слугу.

И опять-таки земля та будет с готовыми сервами, которых можно безнаказанно развешивать на окрестных дубах хоть по десятку каждый день, и никто тебе слова поперек не скажет. Да и кто осмелится перечить служителю божьему, изрядно потрудившемуся на своем веку и поднаторевшему в деле обращения язычников?

Тем более что, прибыв сюда, ты, по слову папы римского, становишься, яко агнец божий, чист и непорочен. Убивать – пожалуйста, резать – сколько душе угодно, насиловать – нет вопросов, а уж такие мелочи, как жечь и грабить, можно и вовсе не упоминать. И пока ты не вернешься в родной фатерлянд, чистоте твоих одежд впору самим ангелам позавидовать.

Хотя с возвращением крепко подумать надо, да не один раз, а все десять. Зачем? Кто и что тебя там ждет? Старший брат, стоящий на пороге полуразвалившегося замка с настороженной улыбкой на постаревшем от забот лице и тревожно ожидающий, чего же потребует вернувшийся? А в холодной и от одного этого весьма неуютной парадной зале на столе все та же опостылевшая луковая похлебка с ломтем зачерствевшего хлеба – не выбрасывать же. Да еще дрянное кислое винцо, на три четверти – для количества – разбавленное водой.

И что тебе там делать? Можно, конечно, выпить за встречу, с тоской вспоминая сладкую ароматную медовуху. Можно кое-как запихать себе в глотку кусок хлеба, запивая его, чтоб пролез, пустой похлебкой. А дальше-то что?

Так куда и зачем возвращаться? Правильно, нет в этом ни малейшего смысла. Здесь тебя ожидает только одна опасность – гибель в бою, там же – беспросветная, унылая жизнь. Она хоть и не страшнее смерти, но зато намного противнее.