кусок живого мяса. Она хотела убить обоих, но не милосердно застрелить, а медленно нарезать на прозрачные ломтики, как режут хамон. Вместо этого она выдохнула через рану еще один вопрос:

— Ты ей заплатил?

Он ответил — нет, она ведь была не проститутка. Но она не отстала: «А если бы была проститутка, сколько бы ты ей заплатил?» Он серьезно задумался, но не нашелся с ответом. «Не прикидывайся дурачком! — сказала она, охрипнув от ярости. — Думаешь, я поверю, что мужчина не знает, сколько стоит отельная шлюха?» Он искренне развел руками: «Ну не знаю я! Тем более китаянка». Она окружила его частоколом невыносимой обиды:

— Ладно. Но вот если бы она с тобой хорошо обошлась и ты захотел оставить ей что-то на память, сколько ты положил бы ей в книгу?

— Книгу? — удивился он. — Шлюхи не читают.

— Дай же мне хоть что-то, черт тебя побери! — прошипела она, стараясь не впасть в неистовство. — Сколько бы ты ей оставил, если бы думал, что она шлюха, и не хотел ее будить перед уходом?

— Понятия не имею.

— Двадцать долларов?

Он совсем заплутал в непонятных вопросах. «Не знаю. Может, учитывая стоимость жизни двенадцать лет назад, этого, может, и хватило бы». Она закрыла глаза, постаралась успокоить дыхание, чтобы не доставить ему удовольствия видеть ее в бешенстве, и вдруг спросила: «А какая у нее была — горизонтальная?» Он расхохотался, и она тоже прыснула. Но тут же умолкла и снова зажмурилась, чтобы не дать вытечь слезам.

— Я смеюсь, — сказала она и поднесла руку к груди, — но даже тебе не пожелаю чувствовать того, что я сейчас чувствую. Это сама смерть.

Он попробовал разрядить напряжение, напевая что-то выдуманное. Она приложила все усилия, чтобы уснуть, но не смогла. И наконец облегчила душу, громко, чтобы он услышал даже во сне.

— Да какая разница? Все мужики одинаковые: дерьмо дерьмом.

Ему пришлось проглотить свою ярость. Он все бы отдал за возможность уничтожить ее смертоносной репликой, но жизнь научила его, что, когда женщина говорит последнее слово, ему суждено остаться последним. Так что больше они об этом не говорили — ни в тот вечер, ни потом.

5

Следующей ночи шестнадцатого августа предстояло стать судьбоносной. Анна Магдалена застала остров распотрошенным: там проходил международный туристический конгресс, и в отелях не осталось ни единого свободного номера, а все пляжи были заняты палатками и домами на колесах. После двух часов безуспешных поисков ночлега она приехала в свой забытый отель «Сенатор», отремонтированный, чистый и подорожавший, и не нашла там ни одного служащего из прежних.

Здесь ей номер тоже вряд ли достался бы. У стойки респектабельного вида клиент возмущался, что его дважды подтвержденного бронирования не могут найти в списке. Выглядел он сдержанно, но внушительно, словно какой-нибудь ректор, говорил размеренно и негромко, проявляя при этом удивительный талант ругаться исключительно приличными словами. Единственный служащий за стойкой пытался по телефону раздобыть ему номер в другом отеле. Желая с кем-то разделить свое возмущение, клиент обратился к Анне Магдалене. «Черт знает, что творится на этом острове», — сказал он и показал напечатанное подтверждение бронирования. Без очков ей было не прочесть, но она прекрасно понимала его чувства. Служащий триумфально прервал их: нашелся номер, правда, в двухзвездочном, но чистом и удобно расположенном отеле. Анна Магдалена быстро спросила:

— А для меня там еще одного не найдется?

Служащий справился: больше номеров не было. Клиент левой рукой подхватил чемодан, а правой взял Анну Магдалену за локоть с неожиданной, даже неприятной фамильярностью.

— Поедемте со мной, — сказал он, — а там посмотрим.

На новеньком автомобиле они мчали вдоль лагуны. Клиент, который вел сам, сказал, что любит отель «Сенатор». «Я тоже люблю, из-за лагуны, — сказала Анна Магдалена, — а теперь, вижу, там все переделали». «Два года назад», — ответил он. Она поняла, что он часто бывает на острове, и рассказала, что приезжает каждый год положить букет гладиолусов на могилу матери.

— Гладиолусов? — удивился он, поскольку раньше никогда не встречал этих цветов на острове. — Я думал, они только в Голландии растут.

— Это тюльпаны, — поправила она.

И рассказала, что гладиолусов здесь и вправду раньше не было, но кто-то завез их на остров, и они снискали заслуженную славу по всему побережью и во многих городках в глубине страны. Для нее, сказала Анна Магдалена Бах, они так важны, что если однажды она их не найдет, то наймет человека выращивать их специально.

Накрапывал дождь, но казалось, он скоро закончится. Спутник Анны Магдалены не был в этом уверен: от августовской погоды можно ожидать всякого. Он с головы до ног оглядел ее, одетую совсем просто, для парома, и ему показалось, что на кладбище нужно что-то еще. Вовсе нет, ответила Анна Магдалена, она привыкла так ходить.

Отель стоял на другом конце лагуны, у окраины убогой деревеньки. На поверку это оказался плачевного вида мотель — даже документов не потребовали. Получив ключ, новый знакомый Анны Магдалены сказал, что ему нужно два номера.

— Простите, — не понял портье, — вы разве не вместе?

— Это моя жена, — весело сказал тот, — но мы придерживаемся гигиеничной привычки спать порознь.

Она подыграла:

— Чем дальше друг от друга, тем лучше.

Портье признался, что кровать в номере не очень широкая, но можно поставить дополнительную. Новый знакомый смешался, но она пришла ему на помощь: «Если бы вы слышали, как он храпит, вы бы такого не предлагали». Портье попросил прощения, задумчиво уставился на ключи, висевшие за стойкой, пока Анна Магдалена и ее спутник зубоскалили у него за спиной, и наконец сказал, что может выделить им еще номер, но без вида на лагуну и на другом этаже: один на третьем, один на пятом. На лифте они поднялись без портье, потому что багажа у обоих было совсем мало, и она вышла на третьем этаже, страшно довольная и благодарная этому мужчине, такому милому и любезному.

Номер был маленький, похожий на каюту, но с кровью, на которой могли бы поместиться трое — видимо, на всем острове такие были в ходу. Она открыла окно, выпустила застоявшийся воздух и только тогда поняла, как скучала по своим августовским цветам, августовской свободе и голубым цаплям на лагуне. Дождь не переставал, но она надеялась, что до шести все же случится передышка и она успеет на кладбище.

Она успела — хоть и потратила больше часа на поиски гладиолусов: в тот день их продавали на одном-единственном лотке у