жандармам про нашего отца, знаю я и как их самих звать-то, пойдем-ка к ним. Посидел я, покумекал и так и сяк, но опять-таки успокоиться все никак не мог. У меня внутри все кипело. Я там воевал три года, прошел там вот через всякое разное, а теперь вернулся – а дома разруха. И хоть я своего названного брата любил больше, чем родного, больше всего меня задело, что отца покалечили, потому как Василис, хоть я и сочувствовал ему, все ж таки, по-моему, так и не совсем прав был в этой истории. Ну, значится, решил я пойти и убить этого иуду, который отца предал, да еще тех двух жандармов, которые его изувечили. Жили те, значит, в Мартиносе, там еще отделение у них было.

На следующий день рано-рано пошел я к Минасу Дрицасу, Стаматису Хасиотису и Никосу Брехуну, как его кличут. Мы с ними в Малой Азии были с самого начала и столько всего вместе прошли, что стали друг другу больше чем семья. К тому же они мне должны были, потому как, когда мы отступали, они по своей собственной вине отстали и заблудились, а я тогда сам за ними вернулся, один, с двумя мулами, и отыскал их. И ежели бы не я, так они бы так там и стояли, пока их турки бы не прирезали. Зашел я, значится, за ними, собрал всех в доме, на сеновале, и говорю им, так, мол, и так. Вы со мной пойдете и поможете, и никаких оправданий я даже слышать не хочу. Они, слава богу, сразу же сказали: Яннис, мы пойдем с тобой, куда ни скажешь. И не только потому, что долг наш перед тобой мы и за тыщу лет не оплатим, но потому, как мы столько всего вместе прошли, что теперь негоже нам друг дружку бросать. И сели мы и придумали план, как сначала нападем на жандармов, а затем вернемся сюда и убьем и предателя. И страху у нас не было нисколечки, ведь мы такие вещи уже не раз и не два делали, ведь там, где мы были, мы как шакалы были, ко всяким дикостям были привыкши. Определились мы, значит, в какой день убивать пойдем, разошлись и условились, что до того самого часа не будем больше встречаться, чтоб никто не догадался, что мы что-то затеваем.

Дни все шли, время приближалось, а я делал вид, что и знать ничего не знаю, показывал всем, что мне, мол, все равно. Я даже Коцосу сказал, мол, что было, то было, винить некого, давай забудем эту историю, я теперь вернулся, так что давай заниматься домом и хозяйством. Обиделся на меня мелкий, но я сказал, что так и лучше, потому как язык у него длинный был, и когда он по сторонам все это выбалтывал, ему и верили лучше. Но меня-то червь изнутри все точил. Как однажды, на тебе! за два дня до того, как мы условились, приходит ко мне в оливки, где я один работал, Стаматис, чтобы поговорить. Я собрался уж было его отругать, потому как мы договаривались, чтобы не встречаться, но он мне говорит: присядь-ка, хочу сказать тебе пару слов, потому как дошли до меня кое-какие слухи. Оттащил он меня подальше за какие-то ветки и говорит: то, что тебе рассказали, только половина правды. Я сроду тебе не лгал, ты знаешь. Если хочешь, могу тебе поклясться, чтоб упасть мне замертво на этом самом месте и больше никогда не встать. Вчера, вишь, мой отец завел за столом разговор про Василиса. Я сделал вид, что не в курсе, так что дал ему самому все мне рассказать. Он мне другие вещи рассказал, не такие, как ты. То, что Василис, после того как убил брата своего тестя и ушел отсюдова, пошел и связался с какими-то бандитами в Хломосе, просидел у них пару-тройку месяцев, те увидели, что он пустой был, да и прогнали его. Но он по глупости все им взял да и рассказал. С кем у него какие дела были в деревне, кто еду ему давал и все такое. Их, значится, схватили незадолго до того, как Василиса убили, а во время допроса и выяснили, что они нашего парня знали, их прижали, так и они и все имена выдали. О твоем отце, Яннис, те от них и узнали. А потом уже, как те сюда пришли, они пошли к тестю Василиса, к Анаргиросу. Он-то им и сказал, что были вы, мол, названными братьями и что помогали ему.

Отец мой, говорит мне Стаматис, сам все это слышал, потому как, помнишь, как все подписи собирали, чтобы выслать Василиса, его тогда обвинили ложно, сказали, будто бы он тоже подписал? А, ну вот, потом, как Василис в горы ушел, он начал деньги вымогать, ходил, хватал всех, о ком он знал, что те подписали бумагу, чтоб его выслать, и требовал с них денег, иначе грозился убить. Так он схватил и моего отца и говорит ему: знаю, мол, я, сволочь, что ты тоже за мной тогда охотился, если не отдашь мне столько-то, я в другой раз приду и порешу тебя. Батя мой испужался и дома заперся, даже носа наружу не казал, потому как денег у него не было ни копейки. Но время шло, и ему невмоготу стало, что сидит он вот так, как в тюрьме, пошел он поговорить к игумену и попросил у того денег в долг. А как только сказал ему зачем, тут монах ему и говорит: положись на меня, я все улажу, а когда они снова встретились, тот ему сказал, что поговорил с Василисом и сказал ему оставить отца в покое. Но на беду отец-то, после того как с игуменом поговорил, осмелел совсем и снова стал ходить везде, так что все и подумали, что у него все чики-пуки с Василисом. Так что когда жандармы пришли, его тоже схватили по подозрению и говорят ему, ты разве не прятался, чтобы этот тебя не убил? А теперь что случилось, что ты так осмелел? Вы полюбовно договорились, что ли? Он им все и рассказал, а от них он и узнал все то, что я тебе сейчас говорю. Ежели хочешь спросить моего совета, Яннис, говорит он мне, то виноваты не жандармы. Они свою работу выполняли. Сказали им: вот этот вор, вот это его приспешники, им-то откуда знать? Да к тому же это ведь полиция, не могут они со всеми миндальничать. По мне, так виновник