Какие только позы мы не испробовали. Я с удивлением заметил, что мне не удается достичь оргазма, хотя получал сильное удовольствие. Наконец Нина снова взяла мой член в рот, и я почувствовал, что освобождаюсь от семени, испытывая наивысшее наслаждение.

Нина стала моей наставницей в науке любви. Она научила меня всему, показала мир женщин.

– Некоторым женщинам нравится, когда им едва не кусают вульву. Для других достаточно коснуться клитора. А иные испытывают удовольствие от дурного обращения. Есть и такие, которые наслаждаются, когда берут в рот. В общем, каждая женщина – это целый мир, и существует множество способов достичь оргазма, но женщина устроена гораздо сложнее, чем мужчина. У всех женщин, дорогой Антонио, есть общая доминанта: голова. Прежде чем овладеть женщиной физически, ты должен проникнуть в ее мысли. После этого ты можешь делать с ней все, что угодно. К сожалению, – продолжила Нина, – мужчины – неисправимые солдафоны. Они не понимают, что для наибольшего физического наслаждения требуется включить голову. Нужно контролировать себя, уметь сдерживаться и неторопливо наслаждаться тем, что нам дарит жизнь. Нетерпение – враг всего.

– Непременно последую твоим ценным указаниям, – пообещал я Нине. – Но мне кажется, факты противоречат твоим словам. Вряд ли я сначала завоевал твой разум.

– В самом деле, – ответила она. – Бывают же исключения из правил.

Мы засмеялись и крепко обнялись.

Нина спала рядом со мной и казалась совсем ребенком. Пока ее глаза были закрыты, я видел в ней ангелочка, но стоило ей проснуться, как ангелочек обращался в искусительницу. Искусительницу, от которой невозможно оторваться.

С Ниной я провел много счастливых ночей любви и бесед. Я чувствовал себя зачарованным Одиссеем, плененным колдуньей Цирцеей.

Однажды утром, после очередной безумной ночи любви, я в шутку попросил ее вернуть мне прежний облик: товарищи искали меня повсюду, настала пора возвращаться на Итаку.

Ни разу не видел камеры без фотографий женщин на стенах или на створках тумбочек. Голых женщин, естественно. Попадались заключенные, которые прикалывали рядом с пышногрудой порно-звездой снимок своей жены или невесты. Одетой, разумеется.

Я всегда уважал и уважаю точку зрения других. Но этот обычай вывешивать на всеобщее обозрение фотографию голой женщины меня удручает. Точнее, раздражает. Эти картинки отягощают наказание и лишний раз напоминают о том, что связи с женщинами тебе не светят. Но все же признаюсь, что, когда я смотрю на постер с обнаженной красоткой, даже по прошествии многих лет на ум мне приходит она, Нина.

Бедная Нина. Она плохо кончила. Спустя год или два после нашего знакомства она покончила жизнь самоубийством: пустила себе пулю в лоб. Это случилось в Испании, она вернулась туда. Отчетливо помню звонок своего приятеля Адольфа, сообщившего мне ужасную весть. В то время я был на Сицилии. Сначала я не мог поверить. Я перезванивал Адольфу раз сто в надежде, что он ошибся, но, к сожалению, он сказал правду…

Позже я узнал, что Нина была больна раком. Она всю жизнь проработала в Германии с мечтой возвратиться в любимую Испанию, а вернее – в любимую Галисию, и провести там остаток жизни, но страшная болезнь разрушила все ее чаяния.

Мне рассказали, что Нина отказалась от химиотерапии: она не хотела, чтобы ее прекрасное тело превратилось в развалину, а великолепные волосы выпали. Напрасно врачи убеждали ее. Не имея полной уверенности в выздоровлении, Нина предпочла ускорить развязку. Перед смертью она переписала завещание и отдала все накопленное за годы работы сиротскому приюту.

Ты была удивительной женщиной, Нина, с благородным сердцем. Я так сожалел о том, что не смог объяснить тебе причин своего внезапного отъезда и не позвонил тебе. Но разве мог я рассказать тебе, что вовлечен в мафиозные войны? Скорее всего, ты подумала, будто я воспользовался тобой для удовлетворения плотских желаний, а потом исчез, как все мужчины. Но это вовсе не так. Больно думать об этом теперь! Проклятая судьба!

В тот день, когда я узнал о твоей смерти, я поклялся не забывать тебя и твои наставления.

И сдержал клятву: сейчас я пишу о тебе и говорю о тебе с другом, который появился у меня здесь, в тюрьме. Твоя смерть меня ранила, и я понял, что невозможно узнать отпущенный жизнью срок, смерть не зависит от нас и не принадлежит нам.

После звонка Адольфа я плакал. При воспоминании о Нине – о моей юности – сердце до сих пор сжимается от боли.

Однажды в Гамбурге я поколотил бейсбольной битой сутенера, который надавал затрещин моей знакомой проститутке. Я был воспитан в старых традициях и терпеть не мог, когда женщин использовали подобным образом: на Сицилии сутенеров преследовали не только представители закона.

Мой поступок оценили в квартале, я стал чем-то вроде местной легенды. Но я был наивен и сразу не понял, что моя выходка замечена полицией, которая с тех пор стала следить за мной.

Одним словом, не обошлось без последствий. Фофо не на шутку разозлился. Вспыхнули противоречия, поскольку в квартале соблюдался негласный договор между “нашими” и “чужими”, суть которого от меня ускользала. Я должен был подстроиться под местные порядки и не создавать проблем для приятелей, действовать в рамках неписаных правил, призванных обеспечить равновесие и позволить всем обитателям квартала жить спокойно. У нас и так было немало проблем с полицией, а я добавил еще и новые. Разозлившись, я действовал слишком прямо. Я постоянно лез на рожон, однако никогда не подставлял своих друзей.

Произошло еще одно событие, в результате которого я привлек к себе излишнее внимание. Однажды ночью я пошел на дискотеку в “Клеопу” и слегка перебрал. Я принялся распевать итальянские песни – “Танец маленьких утят” Ромины Пауэр и “Кому?” Фаусто Леали. Спой я эти песенки в Италии, мне плюнули бы в лицо, но “Клеопа” – совсем другое дело. Все ребята, около сотни, которые были на той дискотеке и слышали меня, стали узнавать меня на улице и здороваться со мной: “Привет, Антонио!” – хотя сам я понятия не имел, кто они такие. Это было не слишком хорошо.

Фофо разозлился пуще прежнего. Находясь в розыске, следует вести себя скромнее, говорил он. И был прав. Иногда казалось, что я нарочно подставляю себя.

На следующей дискотеке я поклялся себе не петь, но стоило диджею поднести микрофон к моим губам, я не сдержался и, как идиот, запел “Синеву” Челентано; динамики усилили мой голос, донося его до всех присутствующих на дискотеке, а софиты светили мне прямо в лицо. С тех пор я не знал удержу.

Девушки вешались мне на шею. Каждую ночь я проводил с новой красавицей. Если не хватало моего обаяния, в ход шли деньги. Я чувствовал себя богом. Ничего не боялся и думал, что могу купить всех и все. Мне открылась истина: люди желают двух вещей – денег и кокаина. И у меня были обе.

Но скоро ситуация изменилась. Известный американский актер Рок Хадсон во всеуслышание объявил, что он гей и болен СПИДом. Тогда я пропустил новость мимо ушей, хотя все средства массовой информации только и говорили об этом. Позже и я задумался о том, какая же гадость этот СПИД.