революция произошла «по телеграфу». Действия местных оппозиционных сил были реакцией на вести из столицы: «Свободу мы получили по почте», — вспоминал о событиях в Тифлисе влиятельнейший лидер грузинских меньшевиков[99].

Это утверждение справедливо лишь отчасти. Именно вести о происходящем в Петрограде, срочность и обстоятельства передачи данной информации были важнейшими факторами, влияющими на дальнейшее развитие событий в разных городах. Порой именно попытки властей скрыть или исказить эти сведения становились причиной радикализации движения на местах, проявлявшейся и в кровавых конфликтах.

Везде имели место митинги, часто перераставшие в демонстрации, в ходе митингов нередко отстранялись от должности представители власти разного ранга, создавались новые органы власти. Часто объектами нападений оказывались тюрьмы и гауптвахты. При этом действия участников событий в провинции весьма напоминают события в Петрограде. Везде красные флаги и «Марсельеза», исполняемая, как правило, сначала демонстрантами, а затем и военными оркестрами, играли важную роль.

Одновременные и весьма схожие акции, стихийные и организованные, проходившие на территории огромной империи без какого-либо централизованного административного руководства, являются показателем развитости и распространенности революционной традиции и культуры политического протеста в России: соответствующие приемы политической мобилизации, ритуалы и символы были широко известны.

В Кронштадте, Гельсингфорсе, некоторых других городах имели место вооруженные восстания, сопровождавшиеся немалым числом жертв. Однако в большинстве населенных пунктов России революция победила мирно. И там своеобразным символическим заменителем восстания стал революционный праздник. На смену стихийным демонстрациям первых дней пришли празднования, организованные новыми властями. В городах и деревнях организовывались «дни свободы».

Современник вспоминает о манифестации, проходившей в одном из сел Рязанской губернии в конце марта 1917 г.: «…Молодежь и солдаты наскоро устроили красные флаги и с пением „Марсельезы“ и криками „ура“ двинулись по улицам села, тихо, плавно, со светлой радостью на лице, часто останавливаясь… Народ друг друга поздравлял, торжественно целовался и говорил: „Вот, наконец-то, подошел светлый торжественный праздник“. Все были одеты в хорошие наряды, как в большой праздник»[100]. Традиция празднования православной Пасхи и здесь сливается с традицией революционной.

К данному тексту, опубликованному в «год великого перелома», следует относиться весьма осторожно: многие мемуаристы тогда задним числом преувеличивали свою революционность. Однако цитируемый источник не выдержан в жанре типичных советских воспоминаний того времени, скорее, он соответствует эсеровской интерпретации Февраля. К тому же в прессе и других источниках 1917 г. мы встречаем аналогичные описания подобных празднеств. Например, из села Вичуга Костромской губернии сообщали в Московский Совет рабочих депутатов: «28 февраля телеграфно из Петербурга на фабрике Коноваловых стало известно о перевороте в ближайшие два дня. Эти слухи подтвердились. Народ вышел с флагами, на скорую руку устраивались митинги, говорили на политические темы, выступали сознательные рабочие и солдаты военно-автомобильной школы. Шествие демонстрантов направилось из одной фабрики на другую, повсюду присоединялись и крестьяне окрестных сел»[101].

На смену первым послереволюционным демонстрациям, часто стихийным, пришли «праздники свободы», организованные новыми властями. Они носили разные названия («день свободы», «первый день свободы», «первый праздник революции», «праздник перехода к новому строю», «праздник единения», «день памяти жертв освободительного движения», «праздник Русской свободы»). Эти праздники представляли собой хорошо подготовленные манифестации с участием войск, оркестров, хоров, местного духовенства.

Уже 4 марта в Москве на Братском (Всехсвятском) кладбище состоялись похороны трех солдат 2-й запасной автомобильной роты, погибших в дни революции. Накануне похорон отслужили панихиду. В день же похорон в городе были закрыты все магазины и лавки, к двум часам дня закрылись и банки. На Арбатской площади прошел траурный митинг. В похоронной процессии принимали участие 70 тыс. москвичей, которые несли красные знамена, букеты красных цветов. Впереди шли рабочие, которые несли флаги, плакаты с революционными призывами. За ними следовали воинские чины с венками, их было около сотни, дамы несли букеты красных тюльпанов. За траурными колесницами следовали автомобильная рота и школа мотоциклистов, во главе каждой колонны шли офицеры. По пути на кладбище похоронная процессия несколько раз останавливалась для совершения коротких заупокойных служб. Погибших на кладбище отпевали священники, а на Красной площади, у памятника Минину и Пожарскому в этот день был отслужен благодарственный молебен «о даровании России свободы». Современникам церемония напоминала знаменитые похороны Н.Э. Баумана в 1905 г. «Похоронные демонстрации» времен первой российской революции действительно были образцом для ритуалов и церемоний в 1917 г., однако похороны 4 марта от них существенно отличались. Церемония представляла собой комбинацию военных похорон, религиозной церемонии и политической рабочей демонстрации[102]. В новом ритуале сочетались революционная традиция и традиция дореволюционных официальных церемоний, военных и религиозных. Иногда к дням «праздников свободы» в различных городах специально печатались брошюры и листовки с текстами «гимнов свободы», которые пользовались большим спросом.

Праздники были действительно массовыми. Газеты сообщали, например, что в Ташкенте на улицы вышло 200 тыс. человек. В некоторых городах в манифестациях участвовало почти все население. Характер праздников в разных местах отличался, что отражало реальную расстановку сил на местах и особенности символического сознания их организаторов и участников. Нередко в «праздниках свободы» участвовали представители православного духовенства, а в некоторых случаях специально сообщалось, что в церемониях принимали участия все городские священнослужители. В ряде случаев манифестация переходила в крестный ход. В Баку, Витебске, Владивостоке, Владикавказе, Вятке, Екатеринославе, Иркутске, Казани, Калуге, Каменце-Подольском, Костроме, Красноярске, Минске, Москве, Новгороде-Северском, Омске, Орле, Рязани, Севастополе, Ставрополе, Тифлисе, Царицыне, Чите в «праздниках свободы» участвовали местные архиереи Российской православной церкви. Владыки служили благодарственные молебны, произносили речи, приветствуя новый строй. Во многих случаях элементами праздника были панихида о павших борцах за свободу и торжественный благодарственный молебен по случаю избавления от самодержавия. Если же программой празднования панихида не предусматривалась, то провозглашали «Вечную память» погибшим борцам с монархией.

Обычно на «праздниках свободы» проходили военные парады (в Москве в нем участвовал даже конный жандармский дивизион, а в Одессе на манифестацию вышли городовые). Соответственно, военные власти, командующие гарнизонами, играли в них немалую роль, что накладывало отпечаток на проведение празднества, придавая им характер праздника военного. Показателен в этом смысле приказ командующего флотилией Северного Ледовитого океана от 9 марта: «… Объявляется приказом по Флотилии… за № 227, что 10-го сего марта в ознаменование решительной победы народа в деле свержения старого порядка и вступления России на новый исторический путь предписывается всем судам Флотилии расцветиться с подъемом флага стеньговыми флагами, посыльному судну „Бакан“ произвести салют в 31 выстрел, а к 10 час. 30 мин. от каждой части быть команде для участия в параде, имеющим быть в 11 час. на площади Кафедрального собора…»[103].

Современники упоминали об особом ощущении единения, охватившем участников «праздников свободы»: «Могло показаться, что рай опустился