на землю». Сложно реконструировать эмоциональную атмосферу во время этих празднеств. Источники, однако, упоминают о том, что иногда участники демонстраций не могли сдержать слез, а в Петрограде, Архангельске, Баку, Иркутске люди вставали на колени во время провозглашения «Вечной памяти» павшим «борцам за свободу». В Пятигорске же толпа преклонила колени и при исполнении революционного похоронного марша «Вы жертвою пали…», который был исполнен церковным хором певчих (эта песня исполнялась церковными хорами и в некоторых других городах, что придавало песне особое значение). Само по себе это свидетельствует о сакрализации революционной символики[104].

Многие современники, в том числе и те, кто вовсе не симпатизировал революции, отмечали особую праздничную атмосферу, которая царила на этих грандиозных манифестациях. Бывшая императрица Мария Федоровна писала 18 марта о ситуации в Киеве: «Здесь, однако, относительно спокойно, несмотря на праздник свободы, который прошел позавчера с 7 утра до 6 часов вечера: процессии с красными флагами, Марсельезой и т. д. И хотя полиции не было, был относительный порядок. Совсем не было пьяных. Можно ли было представить, что все произойдет здесь, в России, и что народ так быстро и с такой радостью изменит свои чувства»[105].

Новые власти организовывали «праздники свободы», в этом проявлялся их авторитет. Иногда именно факт организации «праздника свободы» существенным образом влиял на расстановку политических сил в данном городе в последующие недели и месяцы. Так, командующий флотом Черного моря адмирал А.В. Колчак, не без оснований опасавшийся стихийного революционного движения солдат и моряков, срочно устроил 5 марта торжественный молебен и парад в Севастополе. Это позволило ему взять ситуацию под контроль и удержать власть в крепости и на флоте: организация «праздника свободы» делала его власть легитимной. Накануне же торжества обстановка была весьма нервной, некоторые солдаты даже явились на парад с боевыми патронами: они опасались, что объявленное командованием празднество — это лишь ловушка монархических офицеров, желающих расстрелять их из пулеметов. Хорошо организованный парад под красными флагами позволил адмиралу, выступившему в роли торжествующего сторонника новой власти, изменить ситуацию на базе и в городе и на время укрепить свой авторитет. Под его руководством Севастополь на некоторое время стал центром политической мобилизации сторонников продолжения войны[106]. Будущий лидер Белого движения вовремя поднял красный флаг, и именно это сделало его политиком общенационального масштаба. В отличие от командования флотом Балтийского моря он сохранил власть и даже временно укрепил свой авторитет после революции.

Возможно, Колчак так действовал потому что ему была известна истинная ситуация, сложившаяся днем раньше в Одессе, другой важной базе Черноморского флота, где по инициативе левых социалистических групп на 4 марта была назначена демонстрация в честь нового строя. Однако командный состав базы и гарнизона к этой инициативе отнесся отрицательно. Солдаты, возмущенные подобным запретом, утром 4 марта отказывались выполнять приказы офицеров, не выходили на занятия. Последовало специальное распоряжение командующего военным округом, и войска все же приняли участие в грандиозной манифестации, продолжавшейся десять часов[107]. Однако в результате этого конфликта вокруг ритуала авторитет многих командиров в войсках был уже подорван.

Сходные стычки между солдатами и офицерами вокруг праздничных демонстраций происходили и в других городах. В конечном итоге проигравшей стороной оказывались офицеры, пытавшиеся предотвратить манифестации. Так, в Саратове командование пыталось удержать солдат от участия в демонстрации, назначенной на 3 марта, для чего выдвигался даже план использования против демонстрантов школы прапорщиков. Однако манифестация все же состоялась и сопровождалась военным парадом. Власть консервативно настроенных офицеров была поколеблена[108].

Чаще всего «праздник революции» организовывался по образцу старых официальных праздников, хотя православные священники использовали язык освободительного движения, а военные оркестры играли и новые мелодии. Чаще всего звучали «Марсельеза» и революционный похоронный марш («Вы жертвою пали…»), но нередко звучало и религиозное православное песнопение «Вечная память» — в память о погибших за свободу. Однако в Риге на соответствующей манифестации прозвучал и «Интернационал». Возможно, это объясняется тем, что организаторами манифестации здесь были латышские социал-демократы, известные своим радикализмом[109]. Влияние традиций официальных праздников подметил корреспондент московской газеты «Солдат-гражданин», сообщавший о «празднике свободы», состоявшемся в Орле, где военный оркестр играл «Марсельезу», но атмосфера скорее напоминала традиционный полковой праздник, присоединение к революции произошло как бы по приказу свыше; манифестация казалась формальной, а исполнение революционных мелодий военными оркестрами не сопровождалось пением. «Не слышно песен свободы», — писал разочарованный свидетель событий[110].

Действительно, коллективное пение представляло собой иной уровень вовлечения в политический процесс: в отличие от людей, остающихся лишь слушателями революционных мелодий, исполняемых оркестрами, поющие становились активными участниками праздника, важного политического события, а само многократное повторение текстов боевых «гимнов свободы» революционизировало сознание. Многие жители России впервые познакомились с революционными песнями именно во время «праздников свободы», которые становились своеобразной школой радикального политического воспитания.

Порой сам ритуал праздника предоставлял возможность проявить инициативу по осуществлению символического переворота во время революционного торжества. Так, участники одной манифестации в провинции, увидевшие российский флаг, потребовали уничтожения этого символа «старого режима», и от полотнища были оторваны белая и синяя полосы — так состоялось его превращение в революционный символ. В других ситуациях во время демонстраций спонтанно уничтожались царские портреты и государственные гербы, например в Кишиневе во время демонстрации 10 марта манифестанты повсюду свергали «эмблемы самодержавия»[111].

Однако в иных городах празднование победы революции первоначально происходило и под трехцветным стягом: «Население… прошло с национальными флагами по городу и вернулось к работам». Урюпинский священник записал в церковной летописи 3 марта 1917 г.: «С утра… в учреждениях и домах вывешены национальные флаги. В народе идет молва, что министров разогнали и что „царь с Россией соединился“. В 12 часов… на площади Вознесенского собора духовенство всех церквей в присутствии войск и многочисленного народа совершило благодарственный молебен, а после него по улицам происходили манифестации с музыкой и плакатами „Да здравствует новое правительство“. У всех радостное и светлое настроение»[112]. В некоторых же случаях красные и русские национальные флаги пока еще мирно соседствовали. Иногда рядом с красными вывешивались траурные черные флаги. Порой манифестанты использовали национальные флаги различных народностей России, например 3 марта в Харькове состоялась манифестация войск, о которой газеты писали, что они шли под красными заменами, однако в современном украинском исследовании указывается, что манифестация прошла под желто-голубыми флагами. Национальные флаги преобладали и на грандиозной украинской манифестации, которая состоялось в Киеве 19 марта. По оценкам современников в ней участвовало 100 тыс. человек, в том числе 30 тыс. военнослужащих[113].

Но все же в подавляющем