начал укорять себя Зазыба, — и совсем легко было все сделать: скажи лейтенанту, и тот непременно послал бы бойцов достать Романа с чердака».

•Пошатываясь, словно нехотя, покинул вскоре конюшню и Зазыба.

Погода резко переменилась. Ветер, неожиданно подув с северо-запада, прогнал с пригорков туман. Но в лощинах и над овсяным полем, на краю которого стояла обгоревшая под утро танкетка, туман еще плавал. Солнце поднялось вверх, однако совсем чистым, кажется, сегодня оно не пробыло и часа. Сперва его закрывал туман, потом заволокла дымка, похожая на водяные брызги; теперь оно плыло под разреженной завесой туч; первыми достигли его белые облачка, гулявшие над озером утром, когда Зазыба стоял еще на своем крыльце, затем из-за леса выплыли тучи, и ветер погнал их прямо на восток: наверное, где-то далеко уже который день поливал землю дождь. Озеро было как застывшее, и на его пепельной глади еще не горбились волны. Между лесом, что перевернулся в воде вверх комлями, и тем берегом, который порос сушеницей, болотником и аистиными ножками, паслись выпущенные из стойла кони.

Зазыба услышал голоса — разговаривали на бревнах, лежавших на скатах за конюшней. Бревна те уже второе лето как были привезены из леса на хатку для конюхов. Но хатку так и не построили, и под бревнами пока прятались от собак одичавшие кошки да деревенские парни приводили туда по вечерам разомлевших девок.

На бревнах Зазыба увидел в окружении подростков веремейковских мужиков — Вершкова, сухорукого Хрупчика, Ивана Падерина, которого в деревне прозвали Цукром Медовичем и которого из-за грыжи не взяли в армию, и Романа Семочкина. Пятым среди взрослых сидел незнакомый человек с лицом восточного типа.

Говорил Роман:

— Так, переехали мы, следовательно, Сож, глядим, а немец уже у реки. Следовательно, дело швах- Тогда мы с Рахимом…

«Должно быть, тот», — окинул взглядом Зазыба скуластое лицо незнакомого человека.

— …тогда мы с Рахимом кувырком из машины да в кусты. Ну а немцы, они, следовательно, тоже не дураки — увидели наши грузовики на дороге и давай чихвостить по ним, только гайки летят.

Роман рассказывал и одновременно наблюдал за односельчанами.

Те слушали его по-разному.

Парфен Вершков, например, сидел с опущенной головой, тихо шевелил носками порыжевших обрезней — сапог без голенищ — высохшую кору под бревнами. Щетинистое и длинноносое лицо его казалось безразличным, но толстая шея от внутреннего напряжения покраснела.

Силка Хрупчик между тем не сводил глаз с Романа Семочкина, ловил каждое его слово.

Иван Падерин беспокойно вертел головой, сидевшей на кадыкастой шее, и все ухмылялся: мол, ладно, бреши уж до конца.

И Роман продолжал:

— …вдруг, слышим, перестают стрелять. Тогда я, следовательно, толкаю под бок Рахима, показываю глазами — бежим. Видим, кое-кто тоже встает на карачки. А кто-то кричит: «По машинам!» Но куда поедешь, если командеров нема? Это ж как начали стрелять по нас около реки, так те на броневике своем и удрали. Ну, подошли мы с Рахимом, следовательно., к своему грузовику, глядим, совсем разбитый и бензин вытекает.

Зазыба не спеша приблизился к бревнам, сел поодаль. Роман Семочкин стрельнул в его сторону глазами, заговорил громче:

— Оно и правда, что мы без командеров, одни? Следовательно, начали расходиться кто куда. Мы с Рахимом тоже решили податься сюда, благо до Веремеек недалеко. Верст сорок, если напрямик.

До этого все, кто слушал Романа, по разным причинам могли сдерживаться и не высказывать своего отношения, ибо то, что он говорил, было обычным трепом человека, который не только хвастался, выдавая неправду за правду — веремейковцы не знали действительного положения в армии и на фронте, — но вместе с тем и не хотел показать себя в глазах одно — сельчан явным дезертиром, мол, так сложились обстоятельства… Однако Роман допустил одну ошибку, даже не ошибку, скорее обыкновенную промашку — неточно назвал расстояние от Сожа до Веремеек. И этого было достаточно, чтобы Иван Падерин поправил:

— Считай, с гаком.

А деревенским людям только начни.

— Да и гак надо еще померить, — добавил тут же Силка Хрупчик.

— Парфен, наверное, точно знает, — сказал Иван Падерин, — он ведь когда-то водил в Чериков, так…

Но Роман Семочкин не дал ответить Вершкову.

— Это когда то было, что Парфен ходил, — возразил он, — а мы вот с Рахимом, следовательно, нынче ногами померили все. Напрямки, так верст сорок, не больше.

Вершков посмотрел на Зазыбу, заговорщицки усмехнулся.

— Роман, должно быть, сигал здорово, сам себе на пятки наступал?

— Так нехай скажет он! — сделал обиженный вид Роман Семочкин и кивнул на Рахима, который с одинаковым вниманием слушал каждого, как-то по волчьи наставляя ухо.

— Рахим твой тоже едва ли успел оглянуться хоть раз, — помогая Парфену Вершкову, отозвался наконец со своего бревна Зазыба.

Мужики захохотали.

— Рахиму, с его ростом, наверное, пришлось делать по два шага вместо твоего одного, — не переставая смеяться, сказал Силка Хрупчик.

— А что? — вскочил Роман Семочкин, — Ты не гляди, что он мал ростом. Бывает маленький, да удаленький. Вот увидите, Рахим приживется у нас. Теперь в деревне мужиков не хватает, так пускай обслуживает молодух. А там, может, еще и власть передадим ему. Походили в начальниках Чубарь да Зазыба, теперь нехай Рахим.

— А сам что, будто и не хочешь? — подмигнул Парфен Вершков.

Роман отрицательно замотал головой.

— Боязно? — усмехнулся Вершков.

— Я, сам знаешь, не очень пугливый. Да и некого, следовательно, бояться.

— Значит, тебе прямая дорога в навильники, — сказал Иван Падерин.

— Начальником я не хочу быть, — вполне серьезно сказал Роман.

— Так уж и не хочешь? — прищурившись, поглядел на него Парфен Вершков.

— И не хочу!

— А может?

— Что — может?

— Да то, что голову еще крепкую надо иметь, чтоб начальником быть.

— Ну, это мы посмотрим!

— А что смотреть? — уже явно поддразнивал Романа Парфен Вершков. — Раз считаешь, что голову хорошую имеешь, так бери в свои руки власть, зачем отдавать кому-то? Что этот Рахим тебе, брат или сват?

— Мне власть не нужна.

— Экий ты осторожный! Кажется, человек, как и все мы, а тоже кумекаешь — власти теперь искать, так все равно что петлю на шею. Потому ты и привел вот Рахима. Все же не своя шея!

От Парфеновой откровенности Роман даже глазами захлопал, ища поддержки у остальных веремейковских мужиков. Силка Хрупчик и Падерин Иван поглядывали друг на друга, и в глазах их таилась скрытая усмешка, которую трудно было заметить. Из всех только Зазыба не скрывал своего удовлетворения: Парфен говорил Роману то, что мог высказать и он, Зазыба, но тогда все выглядело бы по-другому и воспринималось бы