ни-ни, – пообещала я, подумав, что лучшая подруга – это же, считай, мое второе я. Значит, ей можно.

– Причина смерти гражданина Золотухина Петра Павловича – отравление.

– Чем?

– Сильнейшим на Земле органическим ядом. – Касатиков, нисколько не испортив себе аппетита упоминанием смертельной отравы, в три укуса слопал кекс, допил кофе, промокнул рот бумажной салфеткой и встал из-за стола. – И, предваряя твой вопрос: он принял его сам.

– Зачем?!

– Правильно было бы спросить – почему. – Макс отодвинул стул и пошел в прихожую. Уже влезая в оставленные там кроссовки, он назидательно договорил: – Вот до чего мужиков доводят неверные жены! А вы все спрашиваете, почему я никак не женюсь. Спасибо за завтрак, пока! – Старлей дернул дверь и шагнул на лестницу.

– До новых встреч! – с намеком покричала я ему вслед – чтобы не думал, будто отделается этой скудной информацией.

Закрыв дверь, я вернулась на кухню, скоренько перемыла посуду и устроилась на своем рабочем диване с макбуком, чтобы попытать теперь уже Интернет. Какой органический яд самый сильный на нашей планете, я, к стыду своему, знать не знала. Упущение, однако.

Для поисковика сие тайной не было. Сильнейший на Земле органический яд – это ботулотоксин. Смертельная для человека доза – тридцать нанограммов.

– Нанограмм – это одна миллиардная часть грамма, – просветила я Ирку по телефону. – А половины килограмма чистого вещества теоретически хватило бы, чтобы убить всех людей на планете, представляешь?

– Ничего себе, – впечатлилась подруга. – Надеюсь, этот яд очень редкий и население планеты может чувствовать себя в безопасности? Откуда он вообще берется?

– Его делают какие-то бактерии, я не запомнила их название.

– Спрошу по-другому: откуда его взял твой сосед?

– Понятия не имею! Но он был небедный мужик со связями, видать, нашел где разжиться смертельной отравой.

– Да-а-а… – Ирка помолчала, размышляя. – Вот интересно, почему полиция уверена, что это самоубийство? Разве не могла жена накапать ему яду в кофе или еще куда-нибудь?

Я вспомнила диспозицию, представленную в ночном театре теней имени скоропостижно скончавшегося Петра Золотухина, и уверенно заявила:

– Нет, не могла. Она в одном углу стояла, он в другом, и они разговаривали, вернее, он на нее орал, а потом вдруг резко замолчал – и тут она завизжала.

– То есть он орал, орал – и вдруг помер? А когда же принял яд? В процессе, между делом?

Пожалуй, из Ирки получился бы неплохой театральный критик. Такое внимание к деталям сюжета, такое чувство темпоритма!

Я попыталась представить финал трагической сцены.

Вот Золотухин, узнавший о неверности жены, в непарламентских выражениях клеймит ее позором. Алина молчит и то ли в ужасе хватается за голову, то ли готовится покаянно рвать на себе волосы. Петр же, вместо того чтобы предоставить последнее слово обвиняемой, как цивилизованный человек, или же попытаться ее придушить, как нормальный Отелло, нелогично комкает гневный монолог, самолично падая замертво.

Не складывается пьеса! Станиславский кричит: «Не верю!», Шекспир забрасывает актеров гнилыми помидорами, как бабка Плужникова.

– В принципе, Золотухин мог, конечно, закинуться ядовитой пилюлькой в процессе ора, но это как-то нелогично, – признала я. – По классике, должно быть наоборот. «Гертруда, выпей яду!» – и замертво падает неверная жена, вот это было бы естественное развитие событий.

– Согласна. – Ирка снова помолчала, сосредоточенно сопя, а потом слегка поменяла вектор. – Кстати, о павших замертво. Нет ли новостей о нашем трупе в мешке?

– С какой это стати он наш?

– Мы в ответе за тех, кого обнаружили! Особенно в мешке.

– Ага, особенно в виде трупа.

– Ну! Я реально чувствую ответственность! – Ирка добавила в голос драматизма. – А ты разве нет? По-моему, пора уже позвонить Лазарчуку и узнать, нашла ли полиция с нашей подачи хоть что-нибудь.

– Что, например?

– Например, Антона-Артема, живого или мертвого!

– Узнаю, пожалуй, – согласилась я. – Но не у полковника. Зачем из пушки по воробьям стрелять.

Сразу после того, как подруга, получив мое клятвенное обещание держать ее в курсе, положила трубку, я стала собираться на утреннюю прогулку.

А почему нет? Солнце еще не в зените, дворы у нас на районе тенистые – можно с приятностью прогуляться к участковому Румянцеву. Мы с ним неплохо знакомы, его отпрыск Вадик – приятель моего сына. В школьные годы наши потомки вместе бедокурили, что, собственно, и обусловило мои и мужа частые контакты с участковым.

Алексей Иванович сидел в своей хатке, потея над бумагами.

Наш местный участковый пункт полиции выглядит очень лирично – беленый одноэтажный домик с зелеными деревянными ставнями и шиферной крышей. В таком, скорее, ожидаешь увидеть юного поэта Лермонтова, сочиняющего роман «Герой нашего времени», главу «Тамань», чем прозаического дяденьку средних лет, вымучивающего скучный полицейский отчет.

– Доброе утро, Алексей Иванович! – приветствовала я труженика пера, войдя в настежь распахнутую по причине усиливающейся жары дверь.

В поэтическом домике участкового, к сожалению, нет кондиционера.

– Привет, Елена Ивановна. – Участковый охотно отложил ручку, но предупредил: – Если ты по вопросу выявления факта очередного незаконного сброса мусора…

– То ты ничем не сможешь помочь, потому что бабка Плужникова – уважаемый ветеран тыла и может безнаказанно творить, что хочет, – кивнула я, непринужденно присаживаясь на низкий подоконник, потому что там было прохладнее, чем на стуле – в распахнутое окошко тянуло сквозняком. – Я по другому вопросу. Ты вчера приходил и искал пропавшего жильца Ребровых, Антона или Артема. Нашел?

– Во-первых, не Антона или Артема, а Андрея. – Румянцев похлопал ладонями по бумагам, сплошь покрывающим его стол, нашел под ними мобильный, вытянул его на свет божий, потюкал пальцем в дисплей и зачитал с экрана: – Андрей Витальевич Косоногов, одна тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, зарегистрирован по адресу улица Рогозина, десять… ну, это тебе не надо. Где он зарегистрирован, там и нашелся. Живой, здоровый, невредимый. Если не считать повреждением обширную плешь среди кудрей, но это его жизнь погрызла, как я понимаю. – Участковый усмехнулся и горделиво пригладил свой собственный седой, но непогрызенный ежик.

– Не поняла, – удивилась я. – Если он проживает по адресу регистрации, зачем снимает квартиру у Ребровых?

– Ну, Елена Ивановна, ты маленькая, что ли? Объяснять тебе… По адресу регистрации у этого самого Косоногова жена, тесть, теща и двое детей.

– А! Ты намекаешь, что у Ребровых он свою тайную личную жизнь устраивал? – сообразила я. – То-то его почти не видно было, уж таился так таился… Значит, говоришь, он жив-здоров?

– А ты как будто этим недовольна?

– Да бог с тобой, я людям только хорошего желаю и вообще за мир во всем мире. – Я встала с подоконника. – Ладно, мерси за информацию, оставляю тебя