– То, что в такую погоду мы раньше отпускаем персонал?

– Ну, это тоже, хотя я имела в виду ингредиенты ризотто.

– Бабуля мне часто его готовила.

– Бабуля? Это вы про свою бабушку, верно?

– На самом деле, она бабушка Лизы, а мне – двоюродная бабушка, но ее все зовут «Бабуля». Кафе «Роза» принадлежало ей, пока она не сдалась под давлением сына, ушла на покой и уехала к нему в Австралию. В детстве она часто разрешала мне помогать ей на кухне.

– Умилительная картина, но думаю, вы поступили мудро, не заняв ее место у плиты.

– Да? Это почему же?

– Вы забыли про цыплят.

– Что? – Он уловил в ее словах подтекст, но не постиг смысл. – Это имеет значение?

– Имеет, если вы цыпленок.

– Только не говорите, что вы их тоже подбираете и суете в карман, нет, в корзинку велосипеда. А потом отправляете в ванну.

– Я бы не советовала вам проделывать это с цыпленком. Они не умеют летать. Оказавшись в замкнутом пространстве, птица в панике способна наделать много бед.

– Да вы просто кладезь премудростей в том, что связано с животными. Ну и что вы с ними делаете? Если такая ситуация вообще может возникнуть.

– Раненых птиц отношу в местный приют для животных, там о них заботятся, пока не поправятся и их можно будет выпустить на волю.

– Не к ветеринару?

– Однажды я нашла фазана, подстреленного из ружья, он приземлился на нашу изгородь. Я отнесла его к деревенскому ветеринару, полагая, что тот вылечит. Но он даже не удосужился осмотреть птицу. Свернул шею и отдал мне, сказав, чтобы мама дала ему повисеть несколько дней, прежде чем приготовить.

– Perdio! Сколько вам было лет?

– Девять. Мы с бабушкой устроили бедняге пышные похороны в нашем саду.

– Надеюсь, ваша бабушка задала ветеринару перца.

– Нет. Она сказала, что он из поколения старых сельских ветеринаров и думает, что преподал деревенской девочке хороший урок. Никаких сантиментов. – По крайней мере, он поступил честно. А мог бы отправить меня домой, пообещав позаботиться о птице, а потом съел сам.

Представив себе маленькую девочку-сироту, прижимающую к груди мертвого фазана, Данте пожалел, что стал ее расспрашивать. Потом вспомнил фразу про цыплят.

– Анжелика, вы вегетарианка?

– Я не ем мясо.

– Разве это не одно и то же?

– Не ношу мех, хотя ношу кожу и шерсть и использую их в своих изделиях. Я не ем мяса, но ем рыбу, яйца и кашу с молоком. И прекрасно осознаю свое лицемерие.

– Думаю, вы слишком строги к себе. Почему вы не сказали об этом раньше, когда я заказывал вам ризотто?

– Я собиралась, когда началась вся эта катавасия. А паста просто замечательная. Одно из моих самых любимых блюд. Вас что-то смущает?

– Нет, просто удивлен, и все.

– Удивлены? Почему?

– Вы знаете, что одеваетесь, как вампир?

– А-а, вы об этом. – Она усмехнулась уголком рта. – Шон тоже так меня назвал, когда увидел впервые. Тощий вампир.

Шон? Кто такой Шон? Не спрашивай!

– Должно быть, это было давно.

– Мне было шестнадцать. С тех пор я немного поправилась. – Она подняла глаза на Данте и заметила, что он смотрит на ее грудь.

На миг все замерло. Чувствуя, как стучит сердце, он вспомнил вопрос Лизы о том, сколько времени он ни с кем не спал. До сегодняшнего вечера ему было все равно. Но потом в бар вошла Анжелика Эмери, и будто кто-то нажал кнопку «Включить» в той его части, которую, следуя инстинкту самосохранения, он отключил почти год назад и которая могла испытывать радость и гнев, могла чувствовать. В тот миг, когда обернулся и увидел ее, покрытую сверкающими снежинками, Данте понял – стоит протянуть руку, прикоснуться к ней, и жизнь снова хлынет в вены. И вместе с ней, словно кровь в онемевшую руку, вернется боль.

Последние месяцы он погрузился в работу, чтобы создать непроницаемую броню между внешним существованием и пустотой в душе. Пустотой, где никто не услышит твой крик.

– Кто это – Шон? Вы сказали, Шон называл вас тощим вампиром.

– Ах да. Муж моей сестры. У них с Элли три маленьких дочки. – Ее улыбка. Было что-то особенное в том, как та озаряла светом ее лицо. Он не мог не улыбнуться в ответ. – Ассоциация с вампиром всего лишь видимость, Данте. Я не кусаюсь. Во всяком случае, не часто. Так, слегка ущипну кого-нибудь то тут, то там. Не так, как котенок. К тому же я взяла себе за правило не пить кровь.

– Какая жалость. Я подозреваю, что ваш поцелуй произвел бы неизгладимое впечатление. Извините.

– Нет. Это я должна извиниться. Обычно я не вешаюсь на шею незнакомым мужчинам. Что я сказала? Никогда не вешаюсь на шею незнакомым мужчинам. Должно быть, это все из-за шока.

– Не надо! – Не успев подумать, что делает, Данте накрыл ладонью ее руки, призывая замолчать, и почувствовал, как пульс резко пошел вверх, отдаваясь в ушах. Он отчаянно перебирал в уме ничего не значащие фразы для сглаживания неловкости. Ни одна не подходила. – Не надо извиняться. – Не хотелось, чтобы она извинялась за поцелуй. Он не лгал. – Это самое лучше, что произошло со мной за последнее время.

А шум в ушах – это, наверное, звук жизни, хлынувшей сквозь брешь в стене, которой он отгородился от мира.

Убрав руку, Данте открыл дверцу дровяной печи.

– Что сказали в банке? – Он подбросил пару поленьев.

Джели молчала, он повернулся к ней.

– Будут разбираться. Назадавали мне кучу вопросов. Такое впечатление, что они думают или, лучше сказать, надеются, что я дала пароль своему бойфренду, который меня и обчистил.

– Такое бывает.

– Только не со мной! – Возможно, она говорит излишне горячо. – Моя бабушка вскоре после смерти мамы потеряла все, что имела, поверив мошеннику – элегантному, милому и бесконечно терпеливому с нами девочками. Он даже купил мне несколько черных лент. Попалась не только бабушка. Мы все влюбились в него, даже собака. Потом долго не могли прийти в себя. И финансово, и морально.

– Поэтому вы так на себя злитесь? Не стоит. Вы виноваты не больше, чем тот, кого ограбили на улице.

– Я знаю, но, черт возьми, Данте, все было безупречно. Комната с французскими окнами с видом на кафедральный собор, маленькая спальня, которую я могла бы использовать под мастерскую. Извините. Я знаю, квартира не существует, но до сих пор с трудом могу в это поверить.

– Вы понимаете, что случилось, но вам нужно время, чтобы свыкнуться с этим.

Он знал, как это бывает. До сих пор в бессонные ночи прокручивал в голове тот день, когда выложил Валентине все, предоставив ей выбор: остаться с ним или уйти. Она пустила в ход все, что могла – самые нежные слова и самый жгучий секс, – в отчаянной попытке заставить его изменить решение, ситуацию, вести себя иначе.