Она незнакомка. И она – это я.

Я пытаюсь примирить эти две мысли, и, поднимая руку, чтобы коснуться своего лица, начинаю смеяться. Я ничего не могу с собой поделать. Девушка в зеркале повторяет мои движения, и почему-то я нахожу это забавным.

– Необычная реакция, – говорит Люсьен, – но это лучше, чем крик.

Я вздрагиваю.

– Некоторые девушки кричат?

Он поджимает губы.

– Что ж, у нас не так много времени. Давай готовиться. Пожалуйста, садись.

Он жестом указывает мне на кресло возле столика для макияжа. Я бросаю последний взгляд на незнакомку в зеркале, спускаюсь с подиума и присаживаюсь за туалетный столик. Здесь столько всяких тюбиков, кремов, пудры, и я ума не приложу, для чего все это нужно, и не многовато ли этого для одного человека. На маленькой полочке над столом стоят три фигурки песочных часов, все разных размеров и с песком разных цветов.

Люсьен опускает руки в тазик с душистой водой, потом обтирает их пушистым белым полотенцем. Очень осторожно, он переворачивает первые песочные часы, самые большие, с бледно-зеленым песком.

– Что ж, приступим, – говорит он.

Всякий раз, когда я представляла себе подготовительный процесс, мне казалось, что это единственная радость на Аукционе. Подумать только, кто-то будет делать тебе прическу, макияж и все такое – ну не здорово ли?

На самом деле это невероятно скучно.

Я не вижу ничего из того, что делает Люсьен, за исключением маникюра и полировки ногтей на ногах, или когда он покрывает меня с головы до ног мельчайшей серебряной пылью – для этого я должна раздеться, но, как только процедура заканчивается, я быстро накидываю пеньюар. По большей части, я просто сижу в кресле. Мне интересно, как дела у Рейвен, кто готовит ее. Должно быть, она уже закипает от злости.

– А где же другие подготовительные комнаты? – спрашиваю я, пока Люсьен наносит тонкий слой полупрозрачной пудры на мои шею и плечи.

– Все на этом этаже или этажом ниже, – отвечает он и хмурится, замечая какой-то изъян на ключице.

– А когда откроется Аукцион? – Я надеюсь, что мой вопрос звучит непринужденно.

– Он уже начался.

Для меня это как удар под дых. Я не знаю, как долго я была без сознания, и понятия не имею, сколько сейчас времени.

– И давно?

Люсьен смешивает какие-то порошки на маленькой палитре.

– Давно, – спокойно отвечает он.

Мои пальцы впиваются в кожаные подлокотники кресла, и я стараюсь не морщиться, но в голове бьется настойчивая мысль: Лили уже продана.

Лили ушла.

– Сейчас я буду работать с твоим лицом, – говорит Люсьен. – Постарайся не шевелиться. И закрой глаза.

Он словно делает мне маленький подарок – возможность закрыться от мира и побыть в темноте. Я думаю о своей матери, о Хэзел и Охре. Я вижу наш дом и маму, которая вяжет у огня. Охра на работе. Хэзел в школе. Интересно, нашла ли она мой лимон.

Я думаю о Рейвен, вспоминаю, как мы впервые встретились. Ей было тринадцать, и она уже год как находилась в Южных Воротах, но все проваливала экзамен по Заклинаниям (нарочно, как она потом призналась). Я училась первому Заклинанию, на цвет, и она была в моем классе. Я безуспешно пыталась превратить свой голубой кубик в желтый – обучение начинают с одного кубика, и ты не можешь перейти на другой уровень, пока не справишься с первым заданием. Я никак не могла понять, чего от меня хотят. И не представляла, как я должна изменить цвет. Рейвен помогла мне. Она научила меня управлять сознанием, видеть результат раньше, чем он будет достигнут, и это она держала для меня ведерко, когда я кашляла кровью. Она давала мне свой платок, чтобы остановить носовое кровотечение, и показывала, как надо ущипнуть горбинку носа, чтобы не текла кровь, подбадривала меня, уверяя, что скоро станет легче. У меня кружилась голова, и ломило все тело, но к концу дня мой кубик стал желтым.

Я не знаю, что Люсьен делает с моим лицом, и надеюсь только, что после всего этого смогу себя узнать. Слой за слоем он наносит краски и пудры на мои щеки, губы, глаза и брови, даже на уши. Особенно долго он колдует над моими глазами, используя мягкие порошки и холодные кремы и что-то толстое и твердое, как карандаш.

– Готово, – говорит он, наконец. – У тебя невероятное терпение, 197.

– Что дальше?

– Волосы.

Я смотрю на песочные часы. Крошечные струйки зеленого песка постепенно заполняют нижнюю колбу. Пальцы у Люсьена нежные и ловкие; горячими щипцами и паровыми бигуди он пытается укротить мои волосы. Хорошо бы не увидеть себя лысой после таких экзекуций. А может, мне и не придется смотреться в зеркало. Может, меня сразу отправят на Аукцион.

От этой мысли мне становится не по себе.

– Могу я задать тебе вопрос, 197? – тихо говорит Люсьен. Я злюсь оттого, что он называет меня по номеру.

– Конечно.

Пауза длится так долго, что я начинаю думать, не забыл ли он, о чем хотел спросить. Но вот, голосом чуть громче шепота, он произносит:

– Ты хочешь такую жизнь?

Я цепенею. Чутье подсказывает, что этот вопрос под запретом в Жемчужине, его не то что вслух, даже в мыслях задавать опасно. Кого волнует, чего хотят суррогаты? Но Люсьен спрашивает меня. И я думаю, что, возможно, ему было бы интересно узнать и мое имя.

– Нет, – шепчу я в ответ.

Он заканчивает укладку в тишине.

Вторые песочные часы меньшего размера и наполнены бледно-фиолетовым песком.

Я стою перед одним из трех шкафов, откуда Люсьен достает платья на вешалках, и я с трудом втискиваюсь в них. Он выбирает чересчур обтягивающие модели, объясняя это желанием «подчеркнуть мои изгибы». Некоторые наряды просто вопиющие – как, например, костюмы с крыльями или накладками в виде плавников. К счастью, Люсьен довольно быстро их отвергает.

– Определенно не твой стиль, – говорит он. Я не знаю, какой стиль мой, но рада, что хотя бы не такой.

Я примеряю платья из тяжелой парчи и вздыхаю с облегчением, когда Люсьен отвергает и их тоже – в них я чувствую себя глыбой весом в тонну. В гардеробе платья на любой вкус – с пышными юбками, короткими юбками, длинным рукавом, без рукавов, из шелка, дамаста, тафты, кружева, а разнообразие цветов и узоров просто поражает. Люсьен хмурит брови, пока я меряю одно платье за другим, и гора непригодного барахла растет все выше и выше. Бусины пота выступают на его лбу, и он поглядывает на песочные часы – фиолетовый песок почти заполнил нижнюю колбу. У нас совсем мало времени.

И вдруг он улыбается, а его взгляд заставляет меня насторожиться.

– Знаешь что? – говорит он, отбрасывая в сторону длинное платье из красного бархата. – Выбирай сама.