а свободно, это и привело к заключению, что имя – это проявление глубокого уважения к новорожденному, а не просто элемент генеалогической или культурно-антропологической маркировки. Произошла настоящая революция, которая привела к практике выбора совершенно иных имен, в том числе идеологического характера. Уже в годы фашистской диктатуры в Италии многих детей называли Бенито в честь Муссолини или Итало и Италия в знак преданности отечеству, а в среде сторонников коммунистического движения, особенно в 1950-х гг., девочек часто называли Надя, Татьяна или другими именами славянского происхождения, тем самым подчеркивая приверженность определенным взглядам.

Начиная с 1960-х гг. стали популярны имена знаменитостей из мира шоу-бизнеса и спорта. Например, моя знакомая итальянка по имени Наташа рассказывала, что ее русское имя связано не с историей и политикой, а с забытым всеми телесериалом, который был очень популярен в 1970-х гг. Неслучайно и то, что двоюродного брата Наташи, который старше ее на несколько месяцев, назвали Дмитрием, в честь главного героя того же сериала.

Однако и в придуманных именах никогда не было недостатка: одну мою тетю звали Альбина, а бабушку по материнской линии – Изолетта, о ней я расскажу немного позже; их имена отражали веяния того времени.

В отличие от истории Элизабетты, где заметно преобладает роль отца, в истории Сильвии, нашей следующей рассказчицы, доминирует фигура матери:

Обитательница рощ и лесов

Имя Сильвия выбрала моя мама, потому что оно ей нравилось. Оно означает «живущая в лесах», и я бы сказала, что оно отражает меня настоящую, во мне есть что-то дикое. Кроме того, такое же имя дала своей дочери мамина лучшая подруга. В 1980-х гг. оно было очень популярно: в моем классе в начальной школе учились три Сильвии. Нас уже не получалось различать просто по имени, приходилось добавлять к нему первые буквы наших фамилий. Меня это очень раздражало.

А вот история еще одной Сильвии:

Заново открытое имя

Имя Сильвия происходит от латинского слова silva – «лес». Это имя никогда не вызывало у меня особенного восторга, и я всегда задавалась вопросом, какое я имею отношение к лесу.

Однако интересно здесь другое: в последнее время мне очень нравится эта связь с лесом, который я раньше считала местом мрачным, темным и немного пугающим, а теперь воспринимаю как мир тайн и волшебства.

Следующий рассказчик, Марчелло, своим именем обязан глубокой дружбе, родившейся в стенах больницы:

В знак дружбы

Меня зовут Марчелло Бруно. В 1970-х гг. моего отца госпитализировали после кардиологического обследования, и он лежал в палате с пациентом по имени Бруно, который стал ему настоящим другом и товарищем на всю жизнь, они всегда были очень дружны и близки.

Но вернемся ко мне… Родители хотели девочку и уже решили, что назовут ее Сарой. Рождение мальчика стало довольно неприятным сюрпризом, и поначалу меня даже одевали в уже купленную одежду розового цвета. Мама хотела назвать меня Давиде, а отец из уважения к дорогому другу решил дать мне в качестве первого имени имя его сына, Марчелло, а в качестве второго – Бруно. Таким образом, я унаследовал имена этой семьи в знак уважения к крепкой дружбе.

Случай Марчелло очень интересен, потому что имя связывает его с пространством чужой дружбы, которая задает определенную планку, своеобразные стандарты и становится как бы родимым пятном. Может ли статься, что эта связь оставила отпечаток в жизни Марчелло, стала его болевой точкой, сделав его зависимым от его собственных друзей? Об этом он не говорит, но вопрос этот, конечно, не может не возникнуть.

Выбор имени новорожденного ребенка братьями или сестрами, а не родителями – достаточно недавняя практика, зачастую осложненная обстоятельствами, которые влекут за собой разнообразные последствия. Следующая рассказчица, Лилли, говорит именно об этом:

Лилли и Бродяга

Я знаю, что имя мне выбрала сестра, которая на пять лет старше меня. Она мечтала о младшей сестренке, и поэтому родители сочли естественным привлечь ее к выбору имени. Нетрудно догадаться, что ее вдохновило… В тот момент ее любимым мультфильмом был «Леди и Бродяга»[27]. Он, конечно, прекрасен, но лично я бы не стала называть ребенка в честь главной героини…

Лилли воспринимает свое имя как легкомысленное, мультяшное. Разве можно воспринимать всерьез человека с таким именем? Велика вероятность, что Лилли заставит себя быть чрезмерно серьезной, чтобы компенсировать несолидность собственного имени.

В потаенных лабиринтах наших решений скрывается немало болевых точек. Как они возникают? Если мы хотим выяснить это, остается лишь вступить в диалог со своим именем, найти наилучший способ наполнить его смыслом и жить с ним.

Вот какую интересную историю поведала мне следующая рассказчица – Антонелла:

Альтернативная бабушка

Мое имя – производное от имени моей бабушки по отцовской линии Антонии, которую моя мать не очень любила. Мама хотела назвать меня Симонеттой, но в конце концов согласилась на компромисс и меня назвали Антонеллой.

Мать моего отца абсолютно не стремилась соответствовать стандартам эпохи, она опередила свое время: разошлась с мужем, что тогда было немыслимо, хотя у нее было двое детей – мой отец, которому тогда было одиннадцать, и его восьмилетняя сестра. Позже бабушка стала предпринимательницей, открыв сначала прокат велосипедов неподалеку от больницы, а затем кофейню. Оставаясь верной самой себе, она также сожительствовала с мужчиной на десять–двенадцать лет моложе нее. Мне его всегда представляли как квартиранта, и я обращалась к нему на «вы». Позже, во взрослом возрасте, я узнала, что он был ее сожителем. Мама считала свекровь дурным человеком и боялась, что я стану как она. Поэтому она воспитывала меня очень строго.

Антонелла сама поняла, в чем проблема: страх матери, что дочь будет похожа на бабушку, заставил ее воспитывать Антонеллу довольно сурово, сдержанно и строго, вынуждая ее быть «хорошей девочкой» – сама по себе судьба не слишком благоприятная, так как ребенок оказывается вынужден потворствовать желаниям родителей, в том числе неосознанным. Антонелла очень точно описывает эту ситуацию, и именно в этой четкости изложения скрыт потенциал значительных перемен.

Анализ Лауры отличается ясностью и проницательностью:

Конфликт, заключенный в имени

Не желая отдавать никому предпочтения при выборе между именами бабушек (Лаура по отцовской линии и Сантина по материнской линии) и стремясь избежать проблем, родители решили назвать меня Даниелой. Однако когда я родилась, после экстренного кесарева сечения, лишь только мама открыла глаза – бабушка по отцовской линии, с которой у мамы были напряженные отношения, начала кричать на нее: «Вы должны назвать ее Лаурой! Вы должны назвать ее Лаурой!» В этой ситуации, с единственной мыслью в голове: «Все что угодно, только уйди!», мама согласилась назвать меня Лаурой. И вот так я получила свое имя.

Помимо болевой точки, имя Лауры несет в себе семейный конфликт. И Лаура его идентифицирует:

Впервые я осознаю, что мое имя родилось в результате конфликта. Теперь я понимаю смысл воспоминания, которое не могла себе объяснить. Когда мне было пять или шесть лет, я хотела, чтобы меня звали по-другому. Я придумывала имена, непохожие на мое собственное, хотя мне оно всегда нравилось. Теперь я понимаю почему… Во мне будто жило ощущение, что из-за имени внутри меня живет конфликт между матерью и бабушкой….

Данное человеку имя, с одной стороны, заслуживает всяческого внимания, с другой – именно из-за своей значимости оно иногда скрывает семейные секреты. Несмотря на неизбежный ореол таинственности, эти конфликты проявляются как болевые точки и их можно проанализировать и проработать.

Фотография

Очередной след на нашем пути разительно отличается от двух предыдущих. Если слово или фраза, обращенные ко мне, вызывают раздражение, то обычно это абсолютно субъективное чувство, которое испытываю только я. Имя было дано мне другими людьми: родителями, семьей, взрослыми, которые заботились обо мне, и историю об этом я узнал из чужих уст.

Однако с помощью детской фотографии из плоскости субъективного восприятия и переданного воспоминания мы попадаем в плоскость истории. В наших руках и перед нашими глазами оказывается настоящая историческая находка, которая становится осязаемой, однозначной привязкой к реальности: