— А бабуля не заругается, что мы с тобой в лес уйдём? — Обеспокоилась я.

— Нет, я и один туда после этого ходил. Только испугался и обратно прибежал.

— Мы утром на кладбище собрались, если только после него. А можно я с собой и Анфису возьму? Она местная.

— Сколько ей лет?

— Взрослая, как я.

— Ладно, бери. — Милостиво разрешил он — Зайду за вами днём. Не бойтесь, я теперь в лес с оружием хожу.

Он припустил бегом, а я набрала Сакатова. Паше я сразу поверила, и этот лесной колдун мог вполне быть тем самым Губцом, о котором писал отец Анфисы.

— Оля, я не хочу тебя пугать… — Начал Сакатов.

— Но придётся! — Не удержалась я.

— Да, придётся. Можешь не иронизировать. Ты себе даже не представляешь, сколько разных историй про эти круги. Но половину можно смело отбросить, придуманные. Но есть несколько историй, которые меня заинтересовали.

— Подожди. — Остановила я его — Сейчас мне мальчишка деревенский рассказал тоже очень занимательную историю. Которая недавно с ним и с его бабушкой приключилась — Я повторила ему Пашину историю, и заодно рассказала об убитых прошлым летом туристах — Я подумала, что это тот самый Губец, о котором мы прочитали в тетрадке.

— Да, занятная там история написана. Про Губца ничего не нашёл, но мой друг Лапшин мне кое-что поведал, но это позже, а сейчас хочу тебе рассказать про грибы.

— Да, ещё у Веры Петровны грибы подписанные в шкафчике хранятся. — Вспомнила я — Мне кажется, что не один год они уже там. Даже не понятно, к какой породе эти грибы относятся. Давай свою историю, если она не длинная, я тут всё-таки в гостях, не хочу ночью возвращаться.

— Постараюсь покороче. Слушай. — Он сделал паузу, как хороший артист, и начал мне рассказывать.

Давно это было, в девятнадцатом веке. Здесь у нас, на Урале. Жил бедный помещик, Посту́хин Иван Иванович. Было ему уже лет под пятьдесят, жена у него сбежала с каким-то военным, ещё по молодости, и он больше не женился. Любил предаваться мечтаниям, так сказать, местный Обломов. Таких в России-матушке много было. Хозяйство его было в упадке, он им совсем не занимался. Ладно ещё, что управляющий у него, Демьян Тимофеевич, был грамотный и не вороватый. Он из последних сил старался, чтобы его хозяин ни в чём не нуждался. Как на себя работал. Так вот, приходит из самого Петербурга Ивану Ивановичу депеша, так мол, и так, почил в бозе ваш дальний родственник, двоюродный дядя по материнской линии, Посветов Николай Дементьевич, и оставил вам немалое наследство. От такой, неожиданно нагрянувшей новости, Иван Иванович сам от радости чуть душу богу не отдал. Он таких денег отродясь не видел. А он, повторюсь, был великий прожектёр, планов в голове у него было, ого-го! Первым пунктом в его длиннющем списке важных дел было строительство нового родового гнезда. Старый дом его был уже ветхим, давно не ремонтированным, в затяжные осенние дожди в его парадной зале стояли тазики и бочки, собиравшие небесную влагу, беспрепятственно скатывающуюся на рассохшийся и истёртый паркет. И вот, выписывает Иван Иванович из Италии архитектора, да не абы-какого, а самого наилучшего, имя его он выговорить не мог, поэтому называл его Пискуль. Тот откликался, только что-то ворчливо каждый раз добавлял. Может, ругался по-своему. По-итальянски. Он приехал с чертежами прекрасного двухэтажного дворца в стиле раннего барокко, как и царский зимний дворец в Петербурге, построенный знаменитым архитектором Бартоломео Растрелли. Как только развернул он перед Иваном Ивановичем чертёж парадного фасада, у того глаза загорелись, дух перехватило, он уже мысленно ходил по анфиладам длинных залов, а вокруг него вились стайки прекрасных дам. Как уж его управляющий Демьян Тимофеевич ни пытался вразумить, что такой дворец может стоять только в тёплой Италии, а у нас Урале должны быть и окна поменьше, и потолки пониже, иначе никаких дров зимой на обогрев не напасёшься, да куда там! Сказал барин, что будет у него такой дворец, значит — будет. Стали место выбирать для дворца. На старом месте Иван Иванович не захотел новый дворец возводить, низкое оно, да и болото рядом. Вот и стали по окрестностям ездить втроём — Иван Иванович, Пискуль, да Демьян Тимофеевич, который и управлял двуколкой. Выбрал Иван Иванович место на горке, на высоком берегу реки, да Пискуль головой отрицательно качает, нет, мол, и что-то по-своему лопочет, руками машет, объясняет. Поехали дальше, ещё несколько мест выбрал Иван Иванович, а итальянец всё знай, башкой вертит, не нравится ему всё. День так ездят, другой, и итальянец, наконец, одобрительно показывает на место, которое находится почти на границе владений Ивана Ивановича. С одной стороны — поле большое, а с другой стороны сосновый бор подходит. Сосны — одна к одной, все, как на подбор, высокие, крепкие, корабельная роща, одним словом, прямо как на картине Шишкина. И склон не большой, вверх от поля поднимается плавно. Только показывает Пискуль, что надо вырубить часть леса, а не в поле строить. Демьян Тимофеевич начал было протестовать, что, мол, нельзя этот бор вырубать, тут угодья хорошие, зверьём и птицей кормится, почитай, не одна деревня в округе, включая и самого Ивана Ивановича со своей челядью. Но Иван Иванович зацыкал на него, заткнул его возражения хозяйской своей волей. Потому что и ему это место тоже понравилось. Видное такое. И намного ближе к губернскому городу, чем его старый дом. И дорогу хорошую теперь он может от города прямо до дома проложить. Так и определились с местом. Иван Иванович своего управляющего торопит, чтобы крестьян послал на вырубку леса, а тот ему, куда торопиться, давай дождёмся, когда птенцы из гнёзд вылетят, зачем зря губить! Но Ивану Ивановичу не до птенцов. Делать нечего, снарядил Демьян Тимофеевич десяток лесорубов, отметили они границы вырубки, и пошло дело. И тут, на следующий же день, придавило насмерть одного лесоруба толстой сосной. Пока то да сё, вечером телега за покойником приехала, а тело-то пропало. Народ зашептался, что не хороший почин на новом месте. Иван Иванович только отмахивался от всех предупреждений. Опять застучали топоры. И вдруг, барин рано утром прибегает в избу к Демьяну Тимофеевичу, так сказать, в одних подштанниках, с выпученными глазами. Демьян Тимофеевич отродясь не видывал, когда его барин так рано вставал. Вбежал Иван Иванович в избу, перебудил всё многочисленное семейство своего управляющего, вызвал его самого на улицу и заговорил испуганным голосом: «Демьян!