– Ну, а теперь что? – спросил Георгий.

– Да ничего! Ты с ними не ссорься, на рожон не лезь. Если шпион объявится, диверсанты или другая угроза безопасности Родины, – ты, конечно, информируй. А если кто-то из ребят анекдот расскажет, то не пачкайся. Это уже не патриотизм, а стукачество.

– Да я, собственно, так и думал.

– Ну, и хорошо, что мы думаем одинаково.

На кухню бесшумно, бочком вошла Мария Ивановна.

– Слушай, Петя, ты похлопочи перед Виктором Дмитриевичем, чтобы Жору по распределению в Москве оставили.

Отец свел брови.

– Как ты думаешь, с какими глазами я к главкому подойду с такой просьбой? Когда я чего просил?

– Ну, хотя бы, чтоб в Афганистан не отправили…

– А насчет этого и просить не надо: стратегических ракет в Афгане нет, значит, и выпускнику ракетной академии там делать нечего. А в шахте посидит пару лет – все с этого начинают, это важный опыт.

– Ты ничего для себя не просишь. Другой бы уже давно в ордерской квартире жил, а не в служебной.

– Какая тебе разница? – привычно огрызался Петр Семенович. – Что, ордер комнат прибавит? Будем точно так же жить, как и сейчас…

– Свое – это не чужое, – возражала мать. – Случись что – и нас мигом выселят.

– Что может случиться? Я разобьюсь? Так семью никто не тронет!

Мать скорбно покачала головой и так же бесшумно вышла.

– Пап! А тебя в Афган не отправят? – пронзенный внезапно пришедшей мыслью, спросил Георгий. – Летчики там требуются.

Петр Семенович махнул рукой.

– Отправят, не отправят… Какая разница? Кому суждено сгореть, тот не утонет!

Георгий посмотрел Петру Семеновичу в глаза. От этого взгляда отец, показалось, смутился.

– Ну что ты, честное слово! То мать все учит: попроси то, попроси се… Теперь ты… Просить начальство – это последнее дело. Хотя Виктор Дмитриевич меня уважает, может, и выполнил бы просьбу. Только уважать, думаю, перестал бы. А что важнее: уважение или квартира?

Георгий хотел предложить задать этот вопрос матери, но передумал, подошел, обнял отца, прижался к крепкой спине, как когда-то в детстве.

31 декабря 1981 года

Москва

Такое количество телевизоров, как за два часа до наступления Нового года, в Советском Союзе не включается, пожалуй, никогда, даже во время показов знаменитых сериалов, собирающих у мерцающих экранов все поколения, опустошающих улицы и потому снижаюших уровень преступности. Чёрно-белые «Рассветы» в «хрущевках», цветные «Рубины» в «сталинках» и частных особняках, миниатюрные «Ровесники» на проходных предприятий, работающих в круглосуточном режиме… Может, это объясняется выраженным развлекательным характером передач, может, особым настроением населения, по-детски ожидающего чудесных перемен, которые объявит в поздравлении советскому народу первое лицо государства…

Но до этого момента часовая стрелка должна описать еще два круга, а пока в миллионах домов идет подготовка к знаменательному событию: готовятся традиционные оливье, селедка «под шубой» и винегрет, открываются зеленый горошек, сардины и шпроты, нарезается хлеб и «Докторская» колбаса, а в холодильнике ждут своего часа холодец, горчица, масло, «Советское шампанское», «Столичная» и «Московская» водка, а кое-где и коньяк, который широкого распространения в стране не получил – во-первых, дорогой, во-вторых, по устойчивому представлению широких народных масс, «пахнет клопами» и вопреки столь же устойчивым представлениям в охлаждении не нуждался, к винегрету и селедке не подходил и даже специально нарезанным, посыпанным сахаром лимоном не закусывался.

Но в семье Веселовых с коньяком были на «ты», поэтому бутылка французского «Мартеля» в холодильнике не пряталась, а гордо стояла рядом с финским клюквенным ликером «Арктика» посередине большого овального стола, сервировка которого тоже значительно отличалась от среднестатистических столов Страны Советов. Здесь были и красная икра, и крабы, и итальянский сервелат, и испанский хамон, и консервированный угорь, не говоря о шпротах, сайре, печени трески и паштетах из утки… Накрывающие на стол Веселов с Балаганским глотали слюни, да и вальяжно развалившийся на диване Дыгай, хотя и смотрел с интересом «Кавказскую пленницу», одновременно наблюдал за товарищами и время от времени восклицал:

– Улет! Девчонки будут в отпаде! – Этим он, с одной стороны, подчеркивал собственную незаинтересованность невиданными деликатесами, с другой – ненавязчиво напоминал, что он не просто «сачкует», в то время как друзья «пашут», а пожинает заслуженные плоды основной работы: ведь именно он «склеил» представительниц прекрасного пола, которые призваны сделать эту ночь незабываемой в гораздо большей степени, чем какая-то «забугорная» жратва и выпивка…

– А точно придут они, твои девчонки? – недоверчиво спрашивал Сергей в очередной раз, как будто ожидал от Мишки каких-то особых, стопроцентных гарантий – чего-то вроде расписок, написанных кровью, хотя те, как известно, выдаются по совсем другому поводу и совершенно другому адресату.

Но у Мишки не было даже обыкновенных, чернильных расписок, да и стопроцентной уверенности, очевидно, тоже не было, поэтому он норовил «соскочить» со скользкой темы:

– Придут, придут, куда они денутся! Ты лучше скажи: предки раньше не заявятся?

– Нет, конечно! Они же на даче, с друзьями… Раньше второго не приедут…

– Класс! – Дыгай довольно потянулся.

Просторная трёхкомнатная квартира на Цветном бульваре произвела на него сильное впечатление: все свои семнадцать лет до поступления в академию он прожил с семьей из пяти человек в насыпном бараке в шахтерском поселке под Карагандой и даже не представлял, что существуют подобные жилища: со шкурой тигра в спальне, африканскими статуэтками из черного дерева, ассегаями зулусов и прочей экзотикой… А еще бар с красивыми импортными бутылками, шкаф с подписными изданиями, невиданный музыкальный центр. И вот такие хоромы находятся в его распоряжении! Ну, почти в его… Точнее, и в его тоже…

– А во сколько они придут? – теперь заинтересовался Георгий. – Ты хоть правильно объяснил, куда ехать?

Возможность отпраздновать Новый год вместе выпала у друзей впервые. Если не считать встречу своего первого Нового года в академии, когда они вместе оказались во внутреннем наряде за пререкание со старшиной курса – изрядным, надо сказать, долбо…бом.

– Как договорились, в двадцать два часа. – Мишка украдкой глянул на часы. – Ну, или в двадцать два тридцать. Адрес Серега сам написал, я его и отдал Маринке.

– А они хоть красивые?

– Да откуда я знаю! – возмутился Дыгай. – Маринка симпотная, сказала, и подружки не хуже…

– Ну, и где они? – поставил вопрос ребром Веселов. – Уже двадцать два сорок!