Теперь я плакал от тяжелого чувства своей вины. Я знал, что такие же чувства выпали на долю множества людей, потерявших своих самых близких и самых дорогих людей, замученных нацистами. Увы! Мои родители были только двумя маленькими людьми среди четырех миллионов жертв, направленных в отвратительных, битком набитых вагонах для перевозки скота в концентрационные лагери. На возвращение из этих страшных лагерей смерти никто и никогда не мог рассчитывать.

Мир всегда так восхищался немцами за их аккуратность – они так методичны, им присуще такое высокое чувство корректности!.. А ведь именно эти качества позволили им с такой точностью и спокойствием вести записи всех своих злодеяний, записи, которые мы обнаружили позднее в Германии. Из этих записей я и узнал точную дату смерти моего отца и моей слепой матери в газовой камере. Это произошло как раз в день семидесятилетия моего отца.

Операция «Зубная паста»

Наши разведывательные органы в Париже информировали нас каждый раз, когда они выкапывали что-нибудь такое, что, по их мнению, могло представлять научный интерес. Благодаря этому мы получили возможность допросить некоего немецкого специалиста в области авиации. Как выяснилось, в действительности он не был таким специалистом: в прошлом летчик-испытатель, он во время войны был представителем известной немецкой авиационной компании во Франции.

Работники разведки содержали его в превосходных апартаментах, в доме, принадлежащем французскому коллаборационисту. Владелец дома в это время находился в тюрьме. Этот парень из авиации был очень дружелюбен и общителен, но он не мог дать никакой ценной для нас информации. Он, видимо, заметил выражение разочарования на лицах майора X и моем, потому что сказал: «Вы, кажется, интересуетесь научными вопросами. Сожалею, но не могу вам помочь; я сам мало что знаю об этом. Во французском лагере для интернированных я встретил человека по имени Розенштейн, который располагает как раз той информацией, в которой вы нуждаетесь. Он настоящий ученый и рассказывал мне поразительные вещи о химии и об атомных бомбах».

Наши друзья из разведки пообещали нам разыскать этого Розенштейна как можно быстрее. Мы с трудом могли его дождаться, но наше терпение было щедро вознаграждено.

Розенштейн – высокий, худой человек, приблизительно лет тридцати пяти – произвел на нас впечатление очень осторожного и чрезвычайно любезного на типично немецкий манер человека. Он говорил по-французски без всякого акцента, а также немного владел английским. Это был типичный немецкий ученый, работавший в области прикладной науки и обладавший буквально энциклопедическими познаниями в области химии и физики и особенно химической технологии. В его записных книжках материал был расположен по очень хорошо продуманной системе, а все записи отличались просто необыкновенной четкостью. Книжки эти были полны всевозможной информации по прикладной химии. Там были некоторые интересные данные о химических процессах, неизвестные союзникам в таких тонких деталях.

Розенштейн по происхождению был евреем. Сначала он бежал в Швейцарию, где занимал хорошее место в промышленных кругах, но был недоволен недостаточным признанием его научных заслуг, что привело к ссорам по поводу патентов. Семья, а потому и мысли Розенштейна продолжали оставаться в Германии. Его глубокие познания в химии были полезны немцам, и во время войны они приложили немало усилий к тому, чтобы он вернулся. Они обещали ему, что в Германии к нему будут относиться как к «экономически ценному еврею» или даже как к почетному арийцу. Он клюнул на эту приманку. В течение некоторого времени немцы держали свое слово. Он работал в области защиты от отравляющих газов и занимал значительный пост на главном предприятии по изготовлению синтетического газолина. У него было преимущество, заключавшееся в том, что он имел хороших друзей среди своих прежних одноклассников и однокурсников по университету, занимавших теперь значительное положение в немецкой химической промышленности.

Тем не менее он столкнулся с трудностями. Его коллеги по работе на заводе, те самые немцы, которые сейчас клянутся, что они никогда не были нацистами, возражали против того, чтобы еврей занимал столь важный пост. Компромисса достичь не удалось, и Розенштейна вытеснили. Компания направила его в Берлин работать в одиночестве над исследовательской проблемой в Технической школе. Обещанные ему привилегии так никогда и не были реализованы; он должен был, как все евреи, носить «желтую звезду», и его не допускали во многие места. В конце концов он решил исчезнуть.

Розенштейн добыл себе несколько фальшивых паспортов и удостоверений личности и в один прекрасный день покинул Берлин. В Эльзасе его спрятал один сотрудник швейцарской компании, в которой он когда-то работал. Затем ему помог один немецкий офицер, эльзасец по происхождению, симпатизирующий Франции, Этот офицер доставил Розенштейна в Париж, где последний и жил до самого освобождения как французский химик под вымышленной французской фамилией. Он намеревался, по его словам, отдать себя в руки американских властей, но не знал, как это сделать, и отложил свое намерение на несколько дней. Когда он в одном из французских кафе советовался по этому поводу со своим приятелем, их разговор подслушал агент французской охранки и немедленно арестовал его. Таков был путь, который в конце концов привел его к нам, в миссию Алсос.

Хотя лишь немногое из того, что он знал, имело какое-то значение для разведки, Розенштейн все же оказался для нас очень ценным человеком. Он рассказал нам о газе, который немцы собирались пустить в ход. Этот газ вызывал перебои в работе самолетного мотора, что приводило к аварии. Однако работа над этим газом была прекращена, так как он действовал и на экипаж самолета, а это могло быть расценено как ведение войны «с применением химических средств». Рассказал он и еще кое-что в таком же духе. Большая ценность Розенштейна заключалась в том, что он всесторонне знал страну и все, что касалось немецкой техники, тонко понимал психологию нацистов, был знаком с нацистскими искажениями немецкой речи, с многочисленными условными обозначениями военного времени, с сокращениями, названиями организаций и с жаргонными выражениями. Он также владел немецкой стенографией и взялся обучать некоторых сотрудников миссии Алсос французскому и немецкому языкам.

Розенштейн, таким образом, оказался наиболее ценным приобретением нашей миссии. Каждое утро его привозил к нам на джипе вооруженный сотрудник контрразведки, а по вечерам мы отправляли его обратно в лагерь для интернированных. Там он также был очень полезен офицерам как переводчик и вообще как знающий человек.

Мы, конечно, старались держать его в неведении относительно нашей миссии, однако он был достаточно развитым человеком, чтобы догадаться о наших целях. Часто он дополнял нашу информацию, пользуясь своим первоклассным знанием предмета. Когда мы нашли документы, подтверждающие эвакуацию страсбургской лаборатории в один из маленьких городков и размещение ее в школьном здании, то оказалось, что это была та самая школа, в которую Розенштейн ходил еще ребенком. Или,