Я не знаю, что эта фраза означает в точности, но она полностью передает настроение.

У моего друга есть нечто такое, что хочет заполучить Ирландец Майк Мэдден. Причем настолько важное, что Мейси Баррету было велено прикончить любого свидетеля, который там окажется. Будь Зеб жив, Баррету не пришлось бы переворачивать вверх дном его лавочку, он бы и сам все отдал. Это я знал наверняка, потому что Зеб вообще не переносил боли. Однажды мне пришлось отвезти его в отделение неотложной помощи из-за сердечного приступа, оказавшегося всего лишь ущемлением нерва. Представляете, ущемление нерва? Дерьмо, да у меня такое происходило по дюжине раз за неделю, когда я служил в армии. Значит, Зеб наверняка уехал. А если и нет, то что я могу с этим поделать?

Ничего. Опустить голову и помолиться о том, чтобы буря прошла мимо. Молча скорбеть и надеяться, что все уладится само собой. Киношные истории про то, что солдаты никогда не бросают своих, – чушь собачья. Если кто-то остался за линией фронта, считается, что он погиб. Таково первое правило войны.

Я полтора часа потратил на ланч, с которым можно было бы управиться минут за десять, в закусочной «Чекерс дайнер» около парка. Я думал, что индейка покажется мне безвкусной, и ошибся. Это был самый потрясающий сандвич из всех, что я когда-либо здесь ел, а я тут частый посетитель.

«Я жив, и еда доставляет мне удовольствие», – сообразил я.

Я вспомнил, как мы возвращались на базу после разведки, и грязная вода из горлышка бидона для масла казалась нам божественным нектаром. Случившееся сегодня потрясло меня так, что вернулись воспоминания, и я снова начал думать как солдат; впрочем, может, это не так уж и плохо.

Когда я перестал наслаждаться волшебством еды, то снова начал размышлять про Зеба. Наверное, про него можно было сказать, что он мой друг. Единственный на свете. Когда тебе переваливает за сорок, считается, что в твой ближний круг должны входить несколько доверенных людей. Возможно, в Ирландии я мог бы рассчитывать на парочку армейских товарищей, но в Америке так и не обзавелся друзьями. Даже Зеб не стал бы терпеть серьезные неудобства ради меня. Как-то раз поздно ночью я вытащил его из постели, чтобы он отвез меня домой, и мне пришлось выслушивать его стенания по этому поводу целый месяц.

Я решил, что он мертв. Скорее всего. Так что надеяться на что-то не имело никакого смысла.

Деревья в парке еще не сбросили свой зеленый наряд, что было необычно для этого времени года, и листья даже не начали опадать. За оградой отец и сын бросали друг другу бейсбольный мяч, прямо как в фильме про счастливую семью.

А мое время уже ушло. Слишком поздно для игры в бейсбол и детей, у которых были бы мои глаза. Все, что я хотел теперь, так это дожить до вечера, чтобы снова слушать вопли моей безумной соседки.

Ирландцев считают сентиментальными нытиками, что чистая правда. У них на каждый луч солнца имеется собственная туча. Может быть, именно по этой причине мы с Зебом так хорошо ладили. Должен признаться, что мы оба просто обожали хорошенько, от души постенать. Впрочем, Зебулон уже покончил с жалобами на жизнь.

«Не рассчитывай на это, ирландская задница».

Разве что он все еще жив в моей голове.

* * *

Днем я наблюдал за своим домом с противоположной стороны улицы, где примерно в десяти ярдах от входной двери располагались три продуктовых магазинчика и итальянский ресторан, так что я сидел и нагружался булочками и кофе, как в какой-то момент здравый смысл начал требовать, чтобы я встал и ушел, в то время как желудок жалобно просил меня вздремнуть.

Я пил четвертую чашку эспрессо, когда два типа в костюмах поднялись по ступенькам моего дома, и похоже, что они торговали началом той жизни, а не концом этой. Явно не профессионалы. Они шли рядом и даже не потрудились проверить дверь, прежде чем в нее постучать. Любой, кто захотел бы пристрелить их, уже мог сделать это сквозь щель для почты.

Я оставался на посту еще несколько часов, но никакие подозрительные или подозрительно непримечательные типы так и не появились. Впрочем, это не означало, что у меня всё в порядке. Мейси Баррет еще даже не остыл в своем ковре.

В конце концов кофеин в моей крови победил углеводы, так что я отправился в клуб, который находился поблизости, и добрался туда к восьми, несколько удивленный тем, что все еще жив и здоров. Я не заметил даже косых взглядов прохожих – по крайней мере, посматривали на меня не больше, чем обычно. Я выгляжу так, что люди думают про меня всякие гадости, когда я прохожу мимо. Неожиданно я напоминаю им старого папашу, их дружка-козла или придирчивого босса.

«Может, тебе стоит хотя бы иногда улыбаться», – сказал Саймон Мориарти во время одного из наших сеансов.

Я попытался последовать его совету, но моя будто замороженная улыбка одной новенькой девушке в клубе показалась знакомой, она вспомнила, что видела ее на фотографии серийного убийцы, которого разыскивало ФБР, и позвонила им. Было весело. Особенно если учесть, что я умею обращаться с ножом, да и вообще с оружием. К счастью для меня, настоящего убийцу поймали в тот же день, когда он потерял сознание под скамейкой в парке после того, как попытался вытатуировать псалом на своем члене и попал в вену. Мне очень неприятно это признавать, но он действительно был чем-то похож на меня.

В результате я больше не улыбаюсь, кроме тех случаев, когда человек, к которому я хорошо отношусь, говорит мне что-то, что считает забавным. Правда, один из тех, кто мне нравится, слишком молод, а другой пропал и, скорее всего, мертв.

* * *

На самом деле меня не удивило то, что за мной никто не следил.

«Еще слишком рано. Прошло всего полдня, как Мейси Баррет пропал», – сказал я себе.

Что, впрочем, не помешало Ирландцу Майку прислать на его телефон дюжину эсэмэсок с вопросом, куда он подевался. Обычно они начинают вполне цивилизованно.

Эй, что происходит?

Потом его тон стал немного агрессивнее.

Ты, что, шутки со мной шутишь? М.

А под конец появилась явная враждебность.

Позвони немедленно, или я отрежу твою траханую башку.

Траханую? Весьма предсказуемый текст.

Дальше я читать не стал.

Я появился в клубе рано, но примерно час старался не высовываться, чтобы посмотреть, не интересуется ли мной кто-нибудь, однако ничего подозрительного не происходило. Единственным опасным на вид ирландцем, болтавшимся около клуба, был я сам, поэтому я вошел в черную, обитую кожей дверь. Джейсон в гардеробе трепался с Брэнди, одной из официанток постарше. Я сказал «постарше», хотя ей еще нет и тридцати, что, по моим представлениям, является подростковым возрастом. Брэнди сердилась на весь мир уже почти год, с тех самых пор, как ей пришлось закончить карьеру стриптизерши и стать официанткой в «Слотце», а это явное понижение социального статуса.