Например, по его словам, к одному из убитых ночью он подошел спустя пять часов после того, как того убили неизвестные злодеи, и, проверяя его пульс, запачкал куртку в крови. Между тем на куртке были не мазки, которые оставила бы при контакте подсыхающая кровь, а брызги, и они могли появиться на куртке, только если Савватеев бил потерпевшего молотком по голове, что и имело место в действительности. В общем, «наука умеет много гитик», и чтобы доказать таким образом его вину, особенно по делам давно минувших дней, пришлось изрядно попотеть, но в итоге свою исключительную меру наказания он получил.

Когда я в первый раз пришла к нему в следственный изолятор, я была подчеркнуто вежлива и внимательна, зная, что он семь раз судим и отбыл все сроки от звонка до звонка, а такие люди очень ревностно относятся к тому, чтобы ни в коей мере не задевалось их чувство собственного достоинства и чтобы окружающие проявляли к ним уважение в достаточной степени. И еще я знала, что практически всегда дальнейшие отношения с подследственным определяются первой встречей: «глянемся» друг другу или нет.

И даже не в том дело, что при взаимном интересе друг к другу человек тебе больше расскажет, а просто мне очень тяжело бывало работать по делу в состоянии холодной войны с «клиентом». Следствие – это общение. Подследственной не была, не знаю, но думаю, что человеку, находящемуся под следствием, очень важно знать, что следователь относится к нему без высокомерия и презрения. А вернее, суть в том, что взаимоотношения между следователем и подследственным вовсе не предполагают, что один из них выше второго. Мне вообще больше нравится определение «участники процесса», в том смысле, что и он, и я – просто процессуальные стороны, а вовсе не кролик и удав. (Кстати, об удавах. На дверце моего сейфа долгое время висела картинка, вырезанная уж не помню из какой газеты: мускулистая рука сжимает голову извивающейся змеи, и подпись: «Задавим гадину преступности!». И каждый раз, когда я открывала сейф, при взгляде на картинку мне в голову закрадывалась провокационная мыслишка о том, что могучая длань принадлежит как раз мафии, а эта извивающаяся жалкая ящерица – наша правоохранительная система. Но я гнала предательскую мысль...) Одна моя коллега, очень грамотный следователь, всегда проигрывала раунды оппонентам из-за того, что умудрялась испортить отношения со всеми фигурантами и их адвокатами, следствие превращалось в сплошной конфликт и трепку нервов. Если человек идет на допрос с внутренним протестом, информации ты от него получишь ноль и сам выйдешь с допроса, как от зубного врача. Правда, иногда приходится иметь дело с такими ублюдками, что общение с ними с трудом переносишь. Но это бывает редко, и все равно не определяется взаимоотношениями подследственного и следователя; такие уроды и в тюрьмах являются отверженными. Когда я расследовала дело «маньяка» Иртышева, мои обвиняемые по другим делам все время расспрашивали меня о ходе следствия, а один, перед тем как конвой увел его с допроса, искренне пожелал мне успехов в моем нелегком труде, как видно, подсознательно противопоставляя себя маньяку, поскольку мои успехи в нелегком труде лично для него означали как раз полное фиаско. А мои приятели-опера рассказывали мне, что когда по радио и телевидению сообщили о поимке маньяка, они водворяли в камеру только что задержанного бандюгана, за которым молва числила ни много ни мало – пять заказных убийств, в общем, страшного человека. Так вот, он, слушая радио, говорил им: «Видите, люди настоящим делом занимаются, не то что вы честного коммерсанта хватаете, бизнес душите. А кстати, где этот ублюдок сидеть будет? Если здесь, нельзя ли его на часок в мою камеру?» Ребята смеялись: «Слушай, „коммерсант», тебе пяти трупов мало?»

Но «щас не об этом». Савватееву я не «глянулась». И не успела я прийти из тюрьмы в прокуратуру, как меня вызвал надзирающий прокурор и зачитал жалобу на грубое обращение и угрозы. Забегая вперед, скажу, что не «глянулся» ему никто, в том числе и его адвокат, да настолько, что в суде народный заседатель его спросил: «Подсудимый, вы доверяете своему адвокату? А если доверяете, то почему так с ним обращаетесь?!»

Так продолжалось до конца следствия, Савватеев мечтал о моем отводе и наконец сыграл ва-банк. Привожу его жалобу дословно: «Прошу освободить меня от ее общества, так как в ходе следственных мероприятий у нас с ней сложились личные неприязненные отношения, связанные также с ее манерой вызывающе одеваться, что унижает человеческое достоинство как порядочных женщин, так и мужчин... Я неоднократно просил следователя заменить свою форму одежды на более приличную ее положению и возрасту (вот это меня больше всего обидело: не по-мужски), но она заявила мне, что привыкла демонстрировать свои прелести с тех пор, когда еще работала секретарем в суде, и менять свои привычки не собирается. Свои оскорбительные действия она всегда производит в отсутствие адвоката, пытаясь спровоцировать меня на... скандал, со всеми вытекающими последствиями. А кому это надо?»

Пикантность ситуации заключалась в том, что мы с Савватеевым общались в следственном изоляторе в самое холодное время года. О температуре в помещении могу сказать только, что она была выше нуля, но ниже санитарной нормы, и я не снимала длинного пальто. Наверное, я должна была быть польщена тем, что мои прелести он разглядел сквозь пальто. Но уж поистине, на всех не угодишь. Хотя, возможно, дело заключалось в неутешительном для меня выводе о том, что пятнадцать лет работы следователем не красят человека: как в старом анекдоте, когда к доктору приходит женщина средних лет с дочерью – молоденькой девушкой. Врач предлагает девушке раздеться до пояса. Мать сообщает, что больна она, а не дочь. «Ах, вы; ну, тогда покажите язык».

Возвращаясь к насильнику Сидорову, нужно сказать, что, как показывает следственная практика, нет более криминогенного места на земле, чем кабина лифта. Сколько убийств, изнасилований, ограблений, развратных действий совершается в лифте! Иногда мне начинало казаться, что лифт – какое-то дьявольское порождение. Странно, что авторы триллеров почти не используют его как арену кровавых кошмаров, хотя тут тебе и движение в никуда, и замкнутое пространство («замуровали, демоны») без шанса на спасение, несмотря на близость людей.

Хотя некоторые кошмары в лифтах имеют смешную сторону. Я, например, слышала историю о том, что в новостройках женщина ждала лифта, держа в руке два, связанных один над другим, больших торта. Подошел прилично одетый мужчина, который любезно вызвал лифт, пропустил ее вперед, вежливо поинтересовался, на какой этаж она поднимается, нажал кнопку нужного ей восьмого этажа, и просто сочась предупредительностью, предложил ей подержать тортики. Удивленная женщина сказала, что ей не тяжело, но мужчина галантно настаивал: «Давайте-давайте, а то вам будет неудобно одной рукой серьги снимать».

Летом к нам в прокуратуру приехали два сотрудника Регионального управления по борьбе с организованной преступностью, в легких «бобочках» и с пистолетами на боку, вошли в лифт и уже нажали кнопку движения, но тут в парадную с криком: «Подождите, подождите!» вбежал мужчина. Они послушно подождали, а мужчина, подбежав ближе и увидев кобуры с пистолетами, резко затормозил, как Том в диснеевских мультиках, и сказал: «Поезжайте, поезжайте, я, пожалуй, подожду». Один из руоповцев наклонился к другому и громким шепотом сказал: «Запах пота...»; двери лифта закрылись, и они поехали...