Намылась Вера славно. Пошла, когда было не слишком жарко, и просидела в бане с перерывами часа два. Смывала с себя городскую и дорожную грязь, а вместе с ней выпаривала застарелые обиды, переживания, страхи, ревность. К тому же подкрасила корни волос и сделала маску из голубой глины. После бани она чувствовала себя новой, свободной и прекрасной женщиной, у которой все впереди. Это не душ за пятнадцать минут принять: так и чувствуешь, что каждая клеточка задышала.

В Ковши Вера в первые дни так и не выбралась, решила дождаться продуктового автобуса. Из еды оставался хлеб и пакетный суп, вдобавок она купила у Ирины Матвеевны яиц. К тому же вечером соседка пригласила Веру к себе на чай с пирогами.

Пироги были отменные, чай душистый, собеседница замечательная. За разговором Вера заочно познакомилась со всеми жителями Корчей. Узнала, что у тетки Татьяны и Федора Степановича, которые жили в первом доме на въезде в Корчи, детей не было. Федор Степанович был старше жены на десять лет, привез Татьяну откуда-то из-под Самары. Всю жизнь они проработали на молокозаводе в Больших Ковшах. Федор Степанович больше сорока лет трудился шофером и ушел на пенсию только из-за нарастающих проблем со зрением. До сих пор во дворе их дома стоит проржавленная «буханка», списанная с баланса и подаренная руководством.

— Когда крепко выпьет, — рассказывала Ирина Матвеевна, — Федор обычно садится за руль и плачет. Потом засыпает там же, в машине, и жена, кряхтя и чертыхаясь, тащит его домой, сонного и жалкого.

Колоритная чета Емельяновых жила в самом центре Корчей, между домами Маруси и Ирины Матвеевны. Дом у них самый большой и самый неопрятный, потому что Мария Сергеевна все делает исключительно в охотку, в том числе и занимается хозяйством. Она, как выразилась Ирина Матвеевна, женщина импульсивная. («Оно и видно», — заметила про себя Вера.) А поскольку желание наводить чистоту возникает у Емельяновой от силы пару раз в год, то и вид у дома соответствующий. Во дворе вечно валяются дырявые ведра и тазы, громоздятся кучи мусора и ботвы, забор и сам дом не красили уже лет пятнадцать, одна ставня почти отвалилась и кособоко висит на ржавой петле.

Зато огород, вечная страсть Марии Сергеевны, в образцовом порядке, как ни у кого другого. Помидоры и огурцы всегда самые крупные и вкусные, редиска и морковка — одна к одной, на зависть, картошка, тыква и яблоки — круглобокие и ровные. Детей у Емельяновых родилось целых пятеро, но двое сыновей умерли молодыми, третий безвылазно сидит в тюрьме. Старшая дочь живет в Казани, младшая — в Москве. Детей ни у той, ни у другой нет, родителей дочери навещают редко. Так что, произведя на свет пятерых детей, ни одного внука старики так и не дождались. Да уже и не дождутся, и это было предметом постоянных сетований Семеныча.

Зато у Маруси обратная ситуация: единственная дочь, Анна, которая с мужем жила в Больших Ковшах, оказалась плодовита, как крольчиха. У Маруси шестеро внуков и один правнук. Дочь и внуки часто наведывались сюда, Анна постоянно звала мать переехать к ней в Ковши, но та, несмотря на мягкость характера, неизменно отказывалась.

Никто никогда не звал Марусю по имени-отчеству, хотя ей было уже далеко за семьдесят, как и Ирине Матвеевне. Всю жизнь Маруся проработала в районной поликлинике медсестрой, а ее муж, Петр Никитич, был врачом, которого до сих пор во всей округе вспоминали с любовью и уважением. Он умер давно и прямо как чеховский доктор Дымов: приехал по вызову в одну из дальних деревень, спас задыхающегося от скарлатины ребенка, заразился сам и вскоре скончался. Маруся, которая боготворила и обожала мужа, так до конца и не смирилась с его смертью. В ее доме рядом с иконами висела большая фотография супруга, на стуле — пиджак, в котором Петр Никитич ездил на работу, и говорила она о муже в настоящем времени.

Братья Козловы жили на окраине Корчей, в добротном большом доме. Были они похожи друг на друга, немногословны и основательны. Раньше Козловы жили с женами и детьми — у того и другого было по сыну. Но лет семь назад умерла от инфаркта жена младшего брата, Кирилла, а через год — жена Михаила. Сыновья уехали из деревни много лет назад, появившись только на похоронах матери и тетки.

Сын Кирилла, тоже Кирилл, был военным, он приехал с высокой сутулой женщиной — женой — и ее сыном от первого мужа. Своих детей у него быть не могло, потому что в подростковом возрасте он переболел свинкой. Два Кирилла встретились как чужие и расстались без сожаления. Кирилл-старший корнями врос в Корчинскую землю, а Кирилл-младший был отрезанный ломоть, что могло их связывать? Скорее всего, следующая встреча состоится снова на чьих-нибудь похоронах.

Неизвестно, кем был сын Михаила, но после его приезда разговоры о шикарной машине, роскошном пальто и «всей из себя» приехавшей с ним фифе не утихали неделю…

Жены остались на кладбище, сыновья приехали и уехали, и братья Козловы жили теперь вдвоем. Рубили лес на дрова, распахивали себе и другим за плату огороды, держали коз, ловили рыбу на Глубоком озере, которое находилось, оказывается, совсем рядом с деревней. Там было на самом деле очень глубоко, до сих пор водилась рыба, а вот купаться местные не рисковали: вода ледяная, а дно илистое и вязкое.

Про себя Ирина Матвеевна рассказывала мало и неохотно. Приехала в Корчи из города по распределению после пединститута, да так и осталась. Выйти замуж «не получилось», хотя в ее жизни, как поняла Вера, была печальная любовная история. Ирина Матвеевна больше тридцати лет работала школьной учительницей, преподавала русский язык и литературу. Теперь вот на пенсии — что тут рассказывать?

Вера не настаивала. Ей ведь тоже не слишком хотелось говорить о себе. Ирина Матвеевна это поняла и тактично не расспрашивала о причинах внезапного визита на родину предков.

Засиделись чуть не до ночи. Вера помогла хозяйке вымыть посуду и ушла домой, получив на прощание к завтраку большой кусок яблочного пирога.

Заснула она, едва опустив голову на подушку. Она вообще засыпала здесь моментально: бессонница, которая мучила ее в Казани, исчезла без следа. Теперь Вера спала крепко, без сновидений, не просыпаясь до утра.

Почти вся следующая неделя пролетела в хлопотах. В понедельник приехал продуктовый автобус, и Вера до отказа забила холодильник. Вдобавок купила у Марии Сергеевны овощей, в том числе и законсервированных, а у Ирины Матвеевны — еще десяток яиц. Договорилась с Татьяной, которая держала корову, о покупке молока раз в два дня. Корову почему-то звали Галкой.

Вера рьяно взялась за дела по оформлению дома. Побывала в филиале Владимирской администрации в Больших Ковшах, съездила в саму администрацию, представила все нужные документы, долго подписывала бесконечные бумажки и заявления. В целом все прошло на удивление быстро и гладко: пообещали, что уже через месяц она станет законной, документально подтвержденной земле- и домовладелицей.

Каждый вечер, ложась спать, Вера с удовлетворением отмечала, что вполне довольна жизнью. И почти не думает о бывшем муже. Вернее, у нее получается не вспоминать о нем.

Вера надеялась, что однажды, когда пройдет какое-то время, память проявит милосердие и перестанет постоянно выталкивать на поверхность сознания жесты Марата, его привычки, словечки, манеру хмурить брови и откидывать со лба волосы. Улыбку, шуточки, смех, запах его кожи. И тогда она научится быть счастливой без него. Не назло ему, не вопреки предательству и не в пику его личному благополучию. А просто так — сама по себе. Сумеет освободиться, чтобы открыть себя чему-то новому.